Политрук. Владимир Волкович

в суете боя. Лейтенант Ерёменко бросился туда и за ним несколько солдат. Едва они высунулись из траншеи, как прямо к ногам упала немецкая граната с длинной деревянной ручкой. Все застыли в оцепенении, и только взводный резко нагнувшись, схватил гранату и швырнул её в открытую дверь дзота. Раздался сильный взрыв, но за секунду до этого пуля пронзила грудь отважного лейтенанта.

      Погибших хоронили в скорбном молчании. Тяжело было на душе у Ильи. Николай Ерёменко стоял перед глазами и слова его занозой застряли в мозгу: – «Теперь воевать вместе будем». Никого из солдат он не успел узнать близко, но с каждым был уже связан общей судьбой, общей бедой, нависшей над страной. Ненависть вползала в сердце, неведомое доселе чувство, оно горячей волной захлёстывало душу. А над могилой уже звучали слова:

      – Клянёмся отомстить за смерть боевых друзей!

      – Клянёмся!

      – Клянёмся!

      Случай пораженчества и предательства, с которым Илья столкнулся немного времени спустя, запомнился ему на всю жизнь. Он встревожил, заставил задуматься о том, из-за чего становятся предателями, из страха ли, из желания ли любой ценой сохранить свою жизнь.

      Однажды, после того, как он провёл беседу с бойцами и они уже разошлись, к нему подошёл ничем не примечательный красноармеец.

      – Товарищ замполита, у меня будет к вам вопрос.

      – Задавайте, я слушаю. Представьтесь, пожалуйста.

      – Кастрыкин Иван меня звать. Я из Калужской области, из села Роговатое. Вот вы говорили о необходимости разбить врага и даже, если понадобится отдать жизнь за победу. Так ведь мы его должны были разбить уже давно и воевать на чужой территории. Но этого не произошло и, я думаю, не произойдёт. Нет у нас мощи супротив немца.

      Илья пристально разглядывал красноармейца. Обыкновенное круглое крестьянское лицо с белёсыми бровями, только глаза смотрят настороженно и недоверчиво.

      – Я рассказал, что Германия напала на нас внезапно, несмотря на договор, и мы не успели подготовиться.

      – Знаю я, как это внезапно, – презрительно возразил Кастрыкин. – У меня свояк перед войной демобилизовался, служил в Белорусском военном округе. Так он рассказывал, как немецкие самолёты свободно над нашей территорией летают, и никто их не сбивает. А немцы ходят недалеко от границы с какими-то приборами и всё наше расположение фиксируют. Кругом шпионы. Нашей армии никогда не победить Великую Германию.

      – Да, было много ошибок, об этом говорил товарищ Сталин, но мы всё равно разобьём немца. А говорить то, что ты говоришь, это пораженчество, в армии оно недопустимо.

      – А то, что моего отца и всю семью угнали в Сибирь, оставив малых умирать без хлеба и еды, допустимо. В нашей деревне всех, кто лучше работал, поставили к стенке, а имущество растащили. Немцы бы никогда так не сделали. Уж лучше сдаться, сохранить жизнь, чем умирать, как собака.

      Илья понял, что этот солдат невольно или нарочно, втягивает его в какую-то нехорошую историю.

      – Я не хочу говорить с вами на эту тему. Это преступно.