Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2019. Коллектив авторов

считать, что озарению ученого предшествует долгая скрытая работа ума. Можно сказать, что у поэта озарению предшествует скрытая работа души – то, что Пришвин называл творческим поведением. То есть мое понимание тут соответствует срединному пути: не пассивное ожидание откровения, не насильственное выдавливание из себя текстов, а такая работа души, которая открывает путь стихам.

      Н.К.: Вы помните свои первые ощущения этой магнетической тяги к стихописанию? Кто был первым читателем стихов и кто – первым Вашим наставником на литпоприще? Чьи мнения были для Вас важны тогда и чьи сейчас? Испытываете ли Вы зависимость от воззрений той или иной литературной группы или «тусовки»?

      И.К.: Первое стихотворение я придумал в четыре года. Это была любовная лирика, и это был верлибр. Оно так и не было записано, писать я еще не умел. Первым заинтересованным читателем, наверное, следует назвать вожатую в пионерлагере, ее звали Надя. Она истребовала у меня стишок на злобу дня, отослала его в газету, и этот позорнейший текст вышел в «Пионерской правде» в день открытия молодежного фестиваля в Гаване.

      А наставником, который мне объяснил, что всё ранее мною написанное никуда не годится и лучше бы мне вообще стихов не писать, стала поэт Татьяна Никологорская, которая вела литературный кружок во Дворце пионеров на Ленинских горах. Возможно, она не так много времени уделяла Пастернаку и Мандельштаму, но зато благодаря ей я хорошо узнал авторов, которые запросто могли пройти мимо подростка из столичной семьи – Есенина, Рубцова, Шукшина, Ксению Некрасову и, конечно, М. М. Пришвина, до сих пор остающегося моим главным кумиром.

      Второй мой наставник (я бы даже употребил старомодное выражение «духовная мать») – поэт Ольга Чугай. Она умерла несколько лет назад. Она вела Лабораторию первой книги в ЦДЛ, составила выдающуюся антологию «Граждане ночи». Ее влияние на мою жизнь выходит далеко за пределы литературы.

      Сейчас, я боюсь, у меня нет преобладающих авторитетов. Уже сам большой. Но прислушиваться стараюсь ко многим людям, порой взаимоисключающим. Большим авторитетом для меня был Мирослав Немиров. И Александр Житинский. И Виктор Топоров. И Олег Юрьев. Всех этих людей уже нет. Но есть Андрей Полонский, есть Андрей Тавров, другие люди.