Собиратель реликвий. Кристофер Бакли

рапсода не возымела успеха. Агнесса, громыхнув крахмальными юбками, унеслась в свои покои. Дуться.

      Дисмас постучал кулаком в дверь мастерской и прошипел:

      – Нарс, открой.

      – Поди прочь.

      – Кранах управился бы скорее.

      Дверь распахнулась.

      Впустив Дисмаса, Дюрер немедленно захлопнул и запер дверь.

      – Еще не кончена.

      Дисмас разглядывал холст на мольберте. Такой работы Дюрера он никогда прежде не видел. Невероятная тонкость и четкость прорисовки позволяла различить каждую ресницу, каждый волосок бороды. Это было похоже на замысловатое пентименто, проступившее на картине маслом, оставленной выцветать на солнце в течение полутора тысяч лет.

      Лик завораживал. Ясно было, что при жизни человек претерпел ужасные муки, но посмертный образ источал предвечную умиротворенность. В изображении сквозили черты его создателя, но сходство было мимолетным. Должно быть, Дюрер сдерживал себя изо всех сил!

      – Что скажешь?

      – Хорошо, Нарс. Правда хорошо.

      – Еще несколько штрихов. Потом сложим в осьмушку – так проще перевозить. И надо будет еще подпалить края.

      – Подпалить?

      – Для достоверности.

      – Зачем?

      – Кто из нас знаток реликвий? Если плащаница существует с тридцать третьего года от Рождества Христова, то без подпалин не обойтись.

      – Хорошо. Только не спали дотла.

      Большим и указательным пальцем Дюрер бережно потер уголок холста:

      – Не бойся, все будет отлично. Так сколько запрашиваем?

      Дисмас окинул полотно оценивающим взглядом:

      – Две сотни дукатов.

      – Две сотни? За это?!

      – Хорошая цена, Нарс.

      – Уж лучше даром отдать. Я всю душу сюда вложил!

      – Твоя душа прекрасна, спору нет. – Дисмас снова поглядел на плащаницу и вздохнул. – Ладно, попробую слупить триста. Но не гарантирую.

      Дюрер скрестил руки на груди:

      – Пятьсот дукатов и ни пфеннигом меньше.

      – За такие деньги он потребует тело Христово.

      – Ха! Он их за месяц отобьет. Истинный саван Христа! Народ повалит отовсюду. Магеллан развернется на полпути в Индию, чтобы посмотреть.

      – Попросить пять сотен можно, но это не означает, что мы их получим.

      – Пять сотен. И ни дукатом меньше, – заявил Дюрер, любуясь своей работой. – А Фридрих?

      – Что – Фридрих?

      – А он сколько даст?

      – Тьфу на тебя! Как тебе только не совестно?! Я и так чувствую себя последней сволочью из-за этой вот… брехни. – Дисмас протянул Дюреру черновик письма. – А если твой фокус с исчезающими чернилами не сработает, я…

      – Ладно, не зуди. Ты хуже Агнессы. – Дюрер прочел послание и хмыкнул: – Боже милостивый, ну и мерзкий же у тебя слог! Правописание, грамматика… Который год отираешься возле Фридрихового университета, а пишешь как последняя деревенщина.

      – Прошу прощения, что это не