Каменная пациентка. Эрин Келли

и я… – Мой голос дрожит, но я не стану плакать перед ней. Я хочу сказать «была бедной», однако произнести эти слова язык не поворачивается, и тогда я говорю: – И мне было голодно и чертовски холодно[7].

      «Хол’на» – мне кажется, что последнее слово эхом разносится по залу. Лицо Хелен маловыразительно. Почему ее должны волновать мои оправдания? Она никогда не оправдывалась.

      Электронный звонок заставляет меня подпрыгнуть.

      – Ах, – произносит она. – Мне пора возвращаться к работе. Я провожу вас к выходу.

      Я показала себя уязвимой перед ней и получила сталь в ответ. На что я надеялась? На что-то вроде «сестринства»?

      – Все будет в порядке? – спрашиваю я почти умоляющим голосом.

      – Спасибо, что уделили мне время, доктор Теккерей.

      Я выхожу, моргая и щурясь от осеннего солнца. Семья китайских туристов просит сфотографировать их; телефон, который отец вручает мне, той же модели, что и мой, но после пяти попыток у меня получается только несколько размытых изображений ног.

      – Простите, – я возвращаю его обратно в их руки. Ехать на метро не к лицу, и я ловлю такси, чтобы вернуться на Ливерпуль-стрит. Река справа от меня, и водитель бубнит, что мы проезжаем набережную, храм, Монастырь черных монахов, до тех пор пока речная дорога не заканчивается и здания не вздымаются по обе стороны, закрывая от меня небо.

      Я понятия не имею – сделала я все лучше или хуже.

      Глава 14

      Вопреки всей форе во времени, из-за сломанного светофора в Мэннингтри, закрытых ворот на автомобильной парковке у станции Дисс и этого дурацкого железнодорожного переезда я возвращаюсь в Назарет – в Парк-Ройал-мэнор – лишь в 19.45.

      Вагон-буфет был закрыт, а я только выпила кофе и съела кусок булки с тех пор, как позавтракала этим утром. Меня трясет от голода, когда я добираюсь до двери. Мама обычно не ест настолько поздно, и когда я чувствую запах готовки из коридора, то благодарна, что Колетте удалось заставить ее потерпеть так долго. Обеденный стол накрыт на пятерых, но за ним только два лица. Усталое Сэма и заплаканное Хонор.

      – Дорогая! – Хронические угрызения совести по поводу прошлого сменяются сейчас острым чувством вины.

      – Она не поняла, кто я такая, мама! Она не узнала меня!

      – Колетте пришлось отвезти Дебби обратно, – поясняет Сэм, встряхивая волосами. Его лицо обрамлено шевелюрой, которая пересекла черту между образом «гениальный безумный профессор» и понятием «неряха». Это не делает ему чести перед клиентами. Я и не подозревала, пока мы не начали проводить время порознь, что он стал человеком, которому нужна жена, чтобы подсказать, когда пришло время подстричься. Он оглядывается на кухню, где в совке притаились осколки разбитой посуды. Я же смотрю на Хонор; он видит выводы, к которым я прихожу, и спешит разубедить меня прежде, чем я в них утвержусь:

      – Нет, это сделала Дебби. Все это оказалось… немного чересчур для нее.

      Я не знаю, что хуже: стресс,

7

Помимо прямого контекста – это фраза из анекдота про то, как судили грабителя банков.