Каменная пациентка. Эрин Келли

больше. – Но Джесс решил, что ему нужна очередная порция мяса, и собрался потребовать ее как можно скорее. Вот почему я хотела поговорить с вами. Чтобы добраться до вас раньше него. Если он пока не вышел на контакт – это не займет у него много времени.

      Хелен механически моргает:

      – Я думала, он хотел похоронить свою связь с Назаретом глубоко в прошлом, для собственного же блага.

      Двое мужчин в костюмах шумно усаживаются за соседний столик. Если я могу слышать их, значит, и они могут услышать меня; это делает наш и без того неестественный, закодированный разговор еще более неловким.

      – Ну, да. Я говорила ему это. – Теперь я слышу саффолкский акцент в своем голосе: произношу «г’рила», и это проглатывание звуков – единственное, от чего я не могу избавиться. – Если он сорвет крышку – то что помешает всему выйти наружу?

      Гринлоу смотрит на мужчин в костюмах, прежде чем ответить, так тихо, что я едва могу расслышать:

      – Расследование, конечно же, проводилось. В маловероятном случае, если кто-то заговорит – для нас хорошо, что тело кремировано. – Не только сами фразы конфиденциального содержания, но и та безэмоциональность, с которой она их произносит, повергают меня в молчание. – Однако я понимаю, о чем вы. Я думала, что наша, э-э… договоренность исключает то, что он когда-нибудь снова сделает такую глупость.

      Хелен Гринлоу вся состоит из жесткой логики. Словно нашла способ вынести все человеческое в себе за скобки. Я почти завидую ей. Неудивительно, что она так многого добилась. Что сказал бы о ней современный психиатр? Социопатия? Пограничное состояние? Она – противоположность Хонор во многих отношениях, вся анализ и контроль; там, где Хонор – чистая импульсивность. Хонор – это другой тип сверхчеловека, слишком много эмоций, содержащихся в одной душе. Хелен же не трогает ничто, кроме собственных достижений.

      – У него в голове бродит много мыслей. – Как я могу объяснить все эти запутанные тонкости, которые Джесс интерпретировал, как предательство? Он прокручивает события в уме до тех пор, пока они не улягутся в рамки его мышления. Для Хелен существуют сила или слабость, долг или пренебрежение им, а не этот водоворот эмоций, остаток наших прежних чувств. – Что вы собираетесь делать? – спрашиваю я. – Вы пойдете в полицию? Потому что если вы так сделаете… я хочу сказать, что это не кончится добром для любого из нас, но… у меня есть дочь. – При этих словах Гринлоу смотрит на меня с удивлением, словно понятие семейной жизни и желание защитить того, кого ты любишь, – некая интересная слабость.

      Официант ставит на стол еду. Хелен разрезает лепешку и накладывает сверху толстый слой взбитых сливок, прежде чем ответить.

      – Каким образом он может выйти со мной на связь? Чего мне ожидать?

      Я отзеркаливаю ее действия, однако кладу свою намазанную лепешку обратно на тарелку. Я понимаю, что не смогу ее проглотить.

      – Не знаю, – вынуждена я признать. – Полагаю, так же, как и я, но мы теперь совсем разные люди и живем различной жизнью. Когда-то я могла бы предсказать