Мальчик глотает Вселенную. Трент Далтон

встает перед Лайлом, который примеривается для третьего пинка. Он качает головой, удерживая Лайла за плечи.

      – Все в порядке, приятель, – говорит Лайл. – Просто пришло время Илаю и мне немного потолковать.

      Он протискивается мимо Августа и хватает меня за воротник поло из социального магазина, а затем выталкивает за входную дверь. Он тащит меня вниз по ступеням крыльца, и дальше по дорожке, через калитку, все еще держа за воротник, и его крупные кулаки уличного бойца больно давят мне на шею сзади.

      – Иди-иди, умник, – приговаривает он. – Шевели копытами.

      Он ведет меня через улицу под светом луны, сияющей над нами, как уличный фонарь, в парк напротив нашего дома. Все, что я чувствую, – запах лосьона после бритья от Лайла. Все, что я слышу, – звук наших шагов и стрекот цикад, потирающих свои лапки, будто они тоже взволнованы от напряжения, висящего в воздухе; потирающих лапки, как Лайл потирает руки перед полуфиналом «Илз».

      – Что за хренотень на тебя нашла, Илай? – спрашивает он, подталкивая меня через овал нескошеной травы на крикетной площадке. Я продолжаю брыкаться, и высокая травка «паспалум», похожая на черный мех, набивается мне в штанины. Он ведет меня к центру поля для крикета и там отпускает. Он расхаживает взад-вперед, поправляя пряжку на поясе, вдыхая, выдыхая. На нем кремовые брюки и голубая хлопковая футболка с белым кораблем, идущим под всеми парусами.

      Только не плакать, Илай. Не плачь. Не плачь. Черт! Ты тряпка, Илай.

      – Почему ты плачешь? – интересуется Лайл.

      – Не знаю, я на самом деле не хотел. Мой мозг не слушается меня.

      Я плачу еще сильнее, осознав это. Лайл дает мне минуту. Я вытираю глаза.

      – Ты в порядке? – спрашивает Лайл.

      – Жопа жжет немножко.

      – Извини за это.

      Я пожимаю плечами:

      – Я это заслужил.

      Лайл дает мне еще немного времени.

      – Ты когда-нибудь задумывался, почему ты так легко плачешь, Илай?

      – Потому что я тряпка.

      – Ты не тряпка. Никогда не стыдись слез. Ты плачешь, потому что тебе не насрать на все. Никогда не стыдись неравнодушия. Так много людей в этом мире слишком боятся плакать, потому что они слишком боятся быть неравнодушными.

      Лайл отворачивается и смотрит на звезды. Он садится на крикетную площадку для лучшего обзора, смотрит вверх и постигает Вселенную, все эти мерцающие космические кристаллы.

      – Ты прав насчет своей мамы, – говорит он. – Она слишком хороша для меня. И всегда так было. Насколько я понимаю, она слишком хороша для кого угодно. Она слишком хороша для этого дома. Она слишком хороша для этого города. И – слишком хороша для меня.

      Лайл указывает на звезды.

      – Она будто откуда-то с Ориона.

      Я пристраиваю свою ноющую задницу рядом с ним.

      – Ты хочешь выбраться отсюда? – спрашивает он.

      Я киваю и смотрю на Орион, скопление чистого света.

      – Так я тоже, приятель, – говорит Лайл. – Для чего, ты думаешь, я