Одна – здесь – жизнь. Марина Цветаева

de mon triste front le frais baiser s’enfuit…

      Mais de l’ete jamais ne reviendra la seve,

      Mais Гaurore jamais n’etreindrera la nuit[35] —

      Вам нравится? (И, не давая ответить:) – Тогда я вам еще дальше скажу:

      Un baiser sur le front! Tout mon etre frisonne,

      On dirait que mon sang va remonter son cours…

      Enfant! – ne dites plus Vos reves a personne

      Et ne revez jamais… ou bien – revez toujours![36]

      Правда, пронзает? Тот француз, которому я писала это сочинение, был немножко в меня… Впрочем, вру: это была француженка, и я была в нее…

      – Товарищ Эфрон! (Шепот почти над ухом. Вздрагиваю. За плечом мой «белый негр», весь красный. В руке хлеб.) – Вы не обедали, может, хотите? Только предупреждаю, с отрубями…

      – Но вам же самой, я так смущена…

      – А вы думаете… (морда задорная, в каждой бараньей кудре – вызов)… я его на Смоленском покупала? Мне Филимович с Восточного стола дал – пайковый, сам не ест. Половину съела, половину вам. Завтра еще обещал. А целоваться все равно не буду!

* * *

      (Озарение: завтра же подарю ей кольцо – то, тоненькое с альмандином. Альмандин – Алладин – Альманзор – Альгамбра —… с альмандином. Она хорошенькая, и ей нужно. А я все равно не сумею продать.)

* * *

      Дон. – Дон. – Не река-Дон, а звон. Два часа. И – новое озарение: сейчас придумаю срочность и уйду. Про белогвардейцев сейчас кончу – и уйду. Быстро и уже без лирических отступлений (я – вся такое отступление!) осыпаю серую казенную бумагу перлами своего почерка и виперами своего сердца. Только ять выскакивает, контрреволюционное, в виде церковки с куполом. – Ять!!! – «Товарищ Керженцев кончает свою статью пожеланием генералу Деникину верной и быстрой виселицы. Пожелаем же и мы, в свою очередь, товарищу Керженцеву»…

      – Сахарин! Сахарин! На сахарин запись! – Все вскакивают. Надо воспользоваться чужим сластолюбием в целях своего свободолюбия. Вкрадчиво и нагло подсовываю Иванову свои вырезки. Накрываю половинкой бело-негрского хлеба. (Другая половинка – детям.)

      – Товарищ Иванов, я сейчас уйду. Если М<илле>р спросит, скажите, в кухне, воду пью.

      – Идите, идите.

      Сгребаю черновую с Казановой, кошелку с 1 ф<унтом> соли… и боком, боком…

      – Товарищ Эфрон! – нагоняет меня уже возле рыцарей. – Я завтра совсем не приду Очень бы вас просил, приходите – ну – хотя бы к 10 V2 часам. А послезавтра, тогда, совсем не приходите. Вы меня крайне выручите. Идет?

      – Есть!

      Тут же, при недоумевающих швейцарах, молодцевато отдаю честь, и гоном – гоном – белогвардейской колоннадой, по оснеженным цветникам, оставляя за собой и национальности, и сахарин, и эсперанто, и Наташу Ростову – к себе, к Але, к Казанове: домой!

* * *

      Из «Известий»:

      «Господство над морем – господство над миром!»

      (Упоена как стихом.)

* * *

      9/23 января (Известия Ц.И.К. «Наследник»).

      Кто-то читает: «Малолетний сын Корнилова, Георгий, назначен урядником в Одессе».

      Я, сквозь общий издевательский хохот, невинно:

      – Почему урядником? Отец же не служил в полиции!

      (А в груди клокочет.)

      Чтец: – Ну там, знаете, они все жандармы!

      (Самое трогательное, что ни коммунист, ни я в ту минуту и не подозревали о существовании казачьих урядников.)

* * *

      В нашем Наркомнаце

35«Девушке, рассказавшей свой сон».Поцелуй… в лоб! Поцелуй – лишь во сне!Но недавний поцелуй слетает с моего грустного лба…Но из лета никогда не вернуться живительному соку,И заря никогда не одолеет ночь, (фр.)

36Поцелуй в лоб! Все мое существо дрожит,И кажется, кровь возобновляет свой круг…Дитя! – Не рассказывайте Ваших снов никомуИ не грезьте никогда – или – мечтайте всегда! (фр.)