Одна – здесь – жизнь. Марина Цветаева

Чрезвычайку приглашаю! Там такие, как вы, и не нужны…

      Я: – Вредны.

      Он: – Это дом Чрезвычайки, Чрезвычайка ушла. Вы, наверное, знаете, на углу Поварской и Кудринской, у Льва Толстого еще… (щелк пальцами)… дом…

      Я: – Дом Ростовых? Согласна. А учреждение как называется?

      Он: – Наркомнац. Народный комиссариат по делам национальностей.

      Я: – Какие же национальности, когда Интернационал?

      Он, почти хвастливо: – О, больше, чем в царские времена, уверяю вас!.. Так вот, Информационный отдел при Комиссариате. Если вы согласны, я сегодня же переговорю с заведующим. (Внезапно усумнившись:) – Хотя, собственно говоря…

      Я: – Постойте, а это не против белых что-нибудь? Вы понимаете…

      Он: – Нет, нет, это чисто механическое. Только, должен предупредить, пайка нет.

      Я: – Конечно, нет. Разве в приличных учреждениях?..

      Он: – Но будут поездки, может быть, повысят ставки… А в банк вы решительно отказываетесь? Потому что в банке…

      Я: – Но я не умею считать.

      Он, задумчиво: – А Аля умеет?[30]

      Я: – И Аля не умеет.

      Он: – Да, тогда с банком безнадежно… Как вы называете этот дом?

      Я: – Дом Ростовых.

      Он: – Может быть, у вас есть «Война и мир»? Я бы с удовольствием… Хотя, собственно говоря…

      Уже лечу, сломя голову, вниз по лестнице. Темный коридор, бывшая столовая, еще темный коридор, бывшая детская, шкаф со львами… Выхватываю первый том «Войны и мира», роняю по соседству второй том, заглядываю, забываю, забываюсь…

* * *

      – Марина, а Икс ушел! Сейчас же после вашего ухода! Он сказал, что он на ночь читает три газеты и еще одну легкую газетку и что «Войну и мир» не успеет. И чтобы вы завтра позвонили ему в банк, в 9 часов. А еще, Марина (блаженное лицо), он подарил мне четыре куска сахара и кусок – вы только подумайте! – белого хлеба!

      Выкладывает.

      – А что-нибудь еще говорил, Алечка?

      – Постойте… (наморщивает брови)… да, да, да! Са-бо-таж… И еще спрашивал про папу, нет ли писем. И такое лицо, Марина, сделал… гримасное! Точно нарочно хотел рассердиться…

* * *

      13-го ноября (хорош день для начала!), Поварская, дом гр. Соллогуба, «Информационный отдел Комиссариата по делам национальностей».

      Латыши, евреи, грузины, эстонцы, «мусульмане», какие-то «Мара-Мара», «Эн-Дунья» – и все это, мужчины и женщины, в куцавейках, с нечеловеческими (национальными) носами и ртами.

      А я-то, всегда чувствовавшая себя недостойной этих очагов (усыпальниц!) Рода.

      (Говорю о домах с колонистами и о своей робости перед ними.)

* * *

      14-го ноября, второй день службы.

      Странная служба! Приходишь, упираешься локтями в стол (кулаками в скулы) и ломаешь себе голову: чем бы таким заняться, чтобы время прошло? Когда я прошу у заведующего работы, я замечаю в нем злобу.

* * *

      Пишу в розовой зале – розовой сплошь.

      Мраморные ниши окон, две огромных завешенных люстры. Мелкие вещи (вроде мебели!) исчезли.

* * *

      15-го ноября, третий день службы.

      Составляю архив газетных вырезок, то есть: излагаю своими словами Стеклова, Керженцева, отчеты

30

Але 4 с половиной года. (Примеч. М. Цветаевой.)