Знак земли. Собрание стихотворений. Николай Тарусский

в дрожь разбитое окно.

      Как мухами засиженное, зало

      Мешочниками испещрено.

      Куда ведут расхлябанные рельсы —

      Позабывают, если на путях

      Рвет облака свистками из-за леса

      Чугунный задыхающийся шаг.

      Покашливая, с хрипотцою, паром,

      Одышливый и гулкий паровоз

      С болезненным и непонятным жаром

      Развертывает музыку колес.

      Он вырывает – из-за станционных

      Домишек – смешанных вагонов ряд,

      Которых так трепали перегоны,

      Что те до смерти ехать не хотят.

      Еще не остановка – и в Челябинск

      Идет ли поезд? Неизвестно, – но

      Шинельные и ситцевые хляби

      Потопом раздувают полотно.

      Бьют сундучком, бьют чайником и просто

      Бьют кулаком, чтоб в схватках поездных

      Отбить состав, зверея от прироста

      Подспудных сил, вдруг закипевших в них.

      Отстаивают взятые позиции,

      На буферах, на крышах грохоча;

      Мелькают руки, бороды и лица,

      То – меловые, то – из кирпича.

      Пристраивают сундучки и чают

      Вернуться с хлебом и уже, рядком

      Подсаживаясь к бабам, их смущают

      Румяным, нестыдящимся словцом.

      И уж «хи-хи» несет по огуречной

      Вагонной крыше, а под ней, внизу,

      Малиновой гармоникою вечной

      Клубит теплушка через щель в пазу.

      И нехотя, крепчая понемногу,

      Наматывая на колеса путь,

      Состав, как червь, вползает по излогу

      В березовую крашеную муть.

      Пока настой раскуренной махорки

      Мешается с прохладной пустотой,

      Оставшиеся смотрят, как с пригорка

      Исчез состав, заставясь берестой.

      Когда ж черед их? И бредут обратно,

      Шурша лузгою семечек, и тут

      Обсеивают перрон, как пятна,

      Жуют картошку, сплевывают, ждут.

      Перрон моргает сеткой веток мокрых,

      Густою стаей галок затенен.

      Опять встречает комендантский окрик

      Пришедший из уезда эшелон.

      Переселенье? Тронулась Россия:

      Она на шпалах долго проживет…

      Нам незабвенны ливни проливные,

      Что обмывали кровью этот год!

      В ночные шахты памяти зарыто

      Семнадцать лет, и верить тем трудней,

      Что сыновья теплушечного быта

      Для матери-земли всего милей.

      В них есть ее уральская усмешка,

      Спокойное величье до конца, —

      Под скорлупой каленого орешка —

      Испытанные, свежие сердца.

      «А через два года тридцать мне!»

      А через два года тридцать мне!

      И путь мой такой же, как у всех,

      Что шли, как я, со мной наравне

      В декабрьских сугробах, в майской росе.

      Военное солнце встает из тьмы, —

      Жизнь стонет над белой смертью рек.

      Я вспомнил, как умирали мы

      И как начинался двадцатый век.

      Пусть