Малые поэмы. Джон Китс

настала пасть вечерним росам;

      Он размышлял, шагая по откосам,

      Про сумрак тех миров, где для рассудка

      Нет места, где воображенью жутко.

      Все ближе Ликий к Ламии, все ближе;

      Ее не видит сей безумец, иже

      Витает взором в неземных просторах;

      Уже сандалий приглушенный шорох

      Отчетлив; но в раздумья, словно в плащ,

      Закутан Ликий: смотрит лишь на хрящ

      Тропы, и прочь уходит; из груди

      У Ламии исторглось: «Погоди!

      Одна стою – средь гор, лесов, полей!

      О Ликий, оглянись и пожалей!»

      И столько было страсти в этом крике,

      Что, как Орфей когда-то к Эвридике,

      Он обернулся – и застыл, узрев

      Желаннейшую из блистательнейших дев.

      И жадно взглядом красоту впивал,

      Как пьют до дна дурманящий фиал —

      Но тот не иссякал; боясь, что диво

      Исчезнет, Ликий начал торопливо

      Обильную хвалу великолепью,

      Сражен, заворожен, окован прочной цепью:

      «Одна? Средь гор?.. К одной тебе, к богине,

      Упорным взором обращусь отныне!

      О, сжалься надо мной, не обмани:

      Исчезнешь – и свои скончаю дни.

      Постой, наяда! Ведь издалека

      Сумеет внять речам твоим река;

      Постой, о нимфа дебрей, погоди —

      Прольются в лес и без тебя дожди;

      Плеяда павшая! Тебе взамен

      Иной Плеяды свет запечатлен

      В небесной сфере будет; неужели

      Восторженный мой слух затронув еле

      Волшебным зовом, сгинешь, неземная?

      Ведь сгину сам, тебя припоминая!

      О сжалься!..» Молвит Ламия: «Но коль

      Покину высь, и предпочту юдоль,

      Где что ни шаг – колючие цветы,

      Что сможешь молвить, или сделать ты,

      Дабы забыла я свой горний дом?

      О, не проси бродить с тобой вдвоем

      В безрадостной глуши: сия страна

      Бессмертной благодати лишена!

      Ученым будучи, ты знаешь сам,

      Что нежный дух, привыкший к небесам,

      Здесь не жилец; увы – каким эфиром

      Чистейшим ты сумел бы в мире сиром

      Питать меня? Волшебный где чертог,

      В котором ублажать меня бы смог

      На тысячу ладов, как всемогущий бог?

      Увы – прощай!» Привстала на носки,

      Воздела руки… Бледный от тоски,

      Не в силах нежный позабыть призыв,

      Злосчастный Ликий был ни мертв, ни жив.

      Казалось, горе юноши нимало

      Жестокосердную не занимало;

      Но ярый огнь во взоре вспыхнул ярком…

      И вот лобзаньем, царственным подарком,

      Она вселила в Ликия опять

      Жизнь, что уже готовилась отнять.

      Стал мака ярче, кто белее мела

      Был миг назад; а Ламия запела

      О красоте, любви, о счастье без предела,

      О сказке, что живет во всякой были…

      А звезды, внемля ей, мерцанье затаили.

      Потом полился лепет пылкой речи:

      Так, много дней прожаждав первой встречи

      Наедине, безмолвное – изустным

      Признанием сменяют; бывший