Малые поэмы. Джон Китс

сдерживая пыл,

      Шагнул; и, как ущербная луна,

      Пред олимпийцем съежилась она,

      И всхлипнула; и, робостью объята,

      Поникла, как цветок в часы заката.

      Но бог согрел ей хладные ланиты —

      И страхи были нимфой позабыты:

      Так утром раскрывается цветок,

      Что для пчелы сберег сладчайший сок.

      Они помчали в глушь лесов зеленых,

      Чужды мирским сомнениям влюбленных.

      Оставшись в одиночестве, змея

      Меняла облик: с алых уст ея

      Стекала пена, и кропила травы

      Росой, что стебли жгла сильней отравы.

      Преображенья жуткого гроза

      Палящий жар влила змее в глаза,

      И не омыла их прохладная слеза.

      И тело многоцветное горело,

      И в адской муке извивалось тело:

      Чешуйчатую радужную бронь

      Окутал вулканический огонь —

      И, как под ярой лавой гибнут нивы,

      Исчезли краски, блестки, переливы;

      Погасли разом полосы и пятна,

      И закатились луны безвозвратно.

      Она лишилась в несколько мгновений

      Всех драгоценностей, всех украшений,

      Всех одеяний; не осталось боле

      Ей ничего, помимо лютой боли.

      Венец еще был ярок; но когда

      Померк – змея исчезла без следа.

      И голос нежный в пустоте возник:

      «Мой Ликий, милый Ликий!» Этот вскрик

      Растаял эхом на отрогах гор

      Седых; и Крит не зрел змею с тех пор.

      Вновь ставшая прекраснейшей женой —

      Где Ламия, в какой стране земной?

      Она в долине, коей не минуть,

      Когда в Коринф от моря править путь;

      Что замкнута холмами той гряды,

      Где кроются источники воды,

      И цепью голых каменистых круч,

      Простершейся под сенью тяжких туч

      На юго-запад… Луг был, тих и кроток,

      От леса в расстоянии, что слеток

      Покроет; а средь луга – озерцо;

      И Ламия свое узреть лицо

      В нем поспешила после стольких бед,

      И все цветы клонились ей вослед.

      Счастливец Ликий! В мире, столь пространном,

      Дев не сыскалось бы с подобным станом

      И ликом; для таких порой весенней

      Аэды не слагали песнопений;

      Невинна, беспорочна – и сполна

      В любовных тонкостях искушена:

      Ей от роду лишь час, но разум острый

      Уже постиг, что боль с блаженством – сестры,

      Кои в пределах плотской оболочки

      Находят соприкосновенья точки,

      Что мнимый этот хаос – в нашей власти

      Разъять на гармонические части.

      У самого ль Эрота ученицей

      Была? И бог, пленившийся юницей,

      Усердие и пыл вознаградил сторицей?

      Зачем прелестная скиталась ныне

      Вблизи дороги в сумрачной долине?

      Отвечу; но сперва поведать надо,

      Как в ненавистном ей обличье гада

      Мечтала; как стремилась грезой к чуду,

      Как дух ее летал свободно всюду —

      И к Елисейским уносился теням,

      И к Нереидам,