Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Сборники стихотворений. Том 1. Анатолий Гейнцельман

в воров притоне.

      Солнечный открылся всюду скрын,

      В сердце блещут вечные лампады,

      Я опять любимый Божий Сын,

      Для словесной созданный услады.

      Boboli

      Зеленый глаз среди ресниц из лавра

      Таинственен, как око Минотавра,

      А посреди цветущий островок,

      Лимонами обставленный в вазонах,

      Фонтан с Нептуном против небосклона,

      В зеленом зеркале, как поплавок.

      В воде недвижной отраженья статуй,

      Колонн, харит, наяд, коней крылатых,

      Резвящихся под лаврами детей.

      В воде рыбешек золотые стайки,

      Подводные подвижные лужайки,

      Не видевшие никогда сетей.

      А в небе шелковистые барашки

      И славящие Гелиоса пташки.

      Всё – будто возвращенный людям рай.

      Эремитаж последних Медичисов,

      Обитель для испуганных Нарциссов,

      Мечты еще неопалимый край!

      Дряхлеют вековые кипарисы,

      Безруки статуй мшистые абрисы,

      Ручных нигде не видно лебедей.

      Не дамы в бархате, не кавалеры

      Мальтийские гуляют чрез шпалеры,

      А тени обездоленных людей.

      Но мы, на парапет склонясь бассейна,

      Глядим на то, что в мире тиховейно,

      На очертанья зыбкие вещей.

      Мы сами там в преображенном виде,

      Как призраки блаженные в Аиде,

      И не преследует уж нас Кощей.

      Мы молоды там, как в начале самом,

      По голубым скользим подводным храмам,

      И купол неба величав и горд,

      И жизнь сама в вечернем отраженьи —

      Торжественное лишь стихотворенье,

      Закатный бесконечности аккорд.

      Растечение

      Всё чаще я совсем не я,

      А лучик солнечного мира,

      Неясный трепет бытия,

      Волшебная Эола лира.

      За круглым я сижу столом,

      Глядя на отраженье

      Свое за зеркальным стеклом,

      Как на враждебное виденье.

      Кто этот за столом старик,

      Слагающий стихотворенья?

      Зачем на нем седой парик

      И на лице недоуменье?

      Что за морщины вверх и вниз,

      Как в лабиринте у Миноса?

      Нет ни сиянья Божьих риз,

      Ни тайн загадочных Хаоса.

      А между тем он близок мне,

      Как нежелательный попутчик:

      Со мной, как червь, он полз на дне,

      Со мной сверкал, как звездный лучик.

      Всё чаще я совсем не я,

      А шелковая паутинка,

      А скорбный символ бытия,

      А в книжке пестрая картинка.

      Я, как платаны над ручьем,

      Зыблюсь на легкокрылом ветре,

      Я – храм, разрушенный огнем,

      Развенчанной людьми Деметры.

      Я тучка в жаркой синеве,

      Что растекается на солнце,

      Росинка я на мураве

      Зеленой под моим оконцем.

      Когда же погляжу в ручей,

      Как око искрящийся Божье,

      Я вижу странный там камей,

      На Зевса Фидия похожий!