Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Сборники стихотворений. Том 1. Анатолий Гейнцельман

всё. Лишь рыбка быстро

      Хвостиком в лазурь плеснет

      Иль серебряная искра

      В сонном воздухе блеснет.

      Даль и нежится и млеет,

      Как ребенок, пьющий грудь,

      Всё в сознаньи розовеет,

      Как на солнце первый груздь.

      Ничего уж не желаешь,

      Ничего не мыслишь тож,

      Словно облак белый таешь,

      Шествуя, как старый дож,

      На венчанье с синим морем,

      На мистический обряд,

      Распрощавшись с вечным горем,

      Расплескав по скалам яд.

      Ведь и я иерей незримой

      Церкви Божьей на земле,

      Ведь и я, как серафимы,

      Рею на больном крыле,

      Ведь и я живу вне жизни

      Для лазурных этих слов,

      Хоть и вьюсь в пыли, как слизни,

      Меж сгнивающих гробов.

      Затишь. Серебро живое.

      Миллиард свечей. Атлас.

      Я пылаю, догорая:

      Это мой последний час.

      В золотой раме

      Я вижу золотую раму,

      Громадную, как Божий мир,

      Но в ней не моря панораму,

      Не снежный в облаках Памир.

      В той раме ничего не видно:

      Внизу, глубоко, горизонт,

      Внизу житейская ехидна,

      Внизу и самый Ахеронт.

      В ней синева лишь золотая,

      В ней мелодичный полдня зной,

      В ней мотыльков чета святая

      Кружится в бездне голубой.

      Два белых мотылька-пушинки,

      Как хлопья снежные, летят,

      И эти чистые снежинки

      Лишь друг на дружку всё глядят.

      Как эти лепестки живые

      Попали в центр мировой?

      Зачем им бездны голубые,

      Покой зачем им гробовой?

      Вихрятся белые спирали,

      Порхают лилий лепестки,

      Затем падут, полны печали,

      На раскаленные пески.

      Гнездо стрижей

      Там, в Бессарабии моей,

      Я родился в гнезде стрижей

      На колоколенке старинной

      Над бесконечною равниной,

      Средь пышных виноградных лоз

      И красных на кладбище роз.

      Вблизи сверкал лиман Днестра,

      Вдали синела бирюза

      Угрюмого, седого Понта,

      И два я видел горизонта:

      Червонный степи, синий моря,

      Не ведая нужды и горя.

      В два месяца я вырос так,

      Что ни коты, ни лай собак

      Уж не пугали нас в гнезде.

      С родителями в синеве

      Летали мы, как по канве,

      Пиша иероглиф крылом

      В вечернем небе золотом.

      И жизнь стала вся полет, —

      Кто не летает, не живет!

      Над мутной грудию реки,

      В свои зарывшейся пески,

      Летал я, над морской волной

      В жемчужных брызгах, как шальной,

      Летал над морем золотым

      Колосьев, радостно святым,

      Над винограда янтарем,

      Над сельской церкви алтарем,

      Летал меж белых облаков,

      Меж черных грозовых полков,

      Меж молний яростных и грома,

      И всюду был я в небе дома.

      Лишь холода боялись мы

      И