Великие битвы великой страны. Сергей Петрович Алексеев

гренадерского Фанагорийского полка Дмитрий Мышкин, живо ко мне!

      Притаился Митька. Не знает, что и делать. А Суворов снова подает команду.

      Выбежал тогда Митька:

      – Слушаю, ваше сиятельство! – и отдает честь.

      Улыбнулся Суворов.

      – Дельно, – говорит, – дельно! – Потом скомандовал «смирно» и произнес: – За подвиг, подражания достойный, за спасение жизни российского офицера, жалую тебя, солдат гренадерского Фанагорийского полка Дмитрий Мышкин, медалью!

      Подошел Суворов к Митьке и приколол медаль.

      Митька стоит, руки по швам, не знает, что и говорить.

      А Суворов подсказывает:

      – Говори: «Служу императрице и Отечеству».

      – Служу императрице и Отечеству! – повторяет Митька.

      – Дельно, – говорит Суворов, – дельно! Добрый из тебя солдат будет!

      Потом повернулся Суворов к Вяземскому, сказал:

      – Думал я тебя представить к высочайшей награде, а теперь вижу: зря думал. Негоже себя ведешь, поручик: приказа не выполняешь, командира обманываешь.

      Покраснел поручик, молчит. И вдруг блеснули хитринкой глаза, и выпалил:

      – Никак нет, ваше сиятельство!

      – Что – никак?

      – А как же я мог приказ выполнить, – говорит Вяземский, – коль дороги назад не было?

      – Ай-яй! Не было? – переспросил Суворов. – Может, и вралей не было?

      – Дорога солдату домой, – ответил Вяземский, – через Измаил ведет. Нет дороги российскому солдату домой иначе!

      Посмотрел Суворов на поручика, крякнул, ничего не ответил. А через несколько дней пришел приказ простить Вяземскому дуэль с Дубасовым и отправить назад, в Питер. Видать, понравился ответ поручика Суворову.

      Простились поручик и Митька с армией. И ехали они опять через всю Россию на перекладных от самого Черного до Балтийского моря. И снова менялись тройки, снова летели версты, снова проносились села и города.

      Митька сидел гордый и медаль щупал. Солдат с войны ехал.

      Прощай, Вяземский!

      – Митька, друг ты мой, никогда тебя не забуду, никому не отдам! – говорил Вяземский.

      Появился вскоре у поручика новый товарищ – капитан Пикин. Взглянул Митька на капитана: глаза навыкате, нос клювом, губы поджаты, на всех смотрит косо и даже ходит не как все, а как-то боком, правое плечо вперед.

      Соберутся, как бывало, у поручика приятели. Все смеются, кричат. А капитан сядет в стороне, молчит, не улыбнется. Начнут офицеры про политику спорить, про дела государства говорить, заведут речь о мужиках: мол, неспроста мужики волнуются, так и жди нового бунта. А капитан спорящих прервет, скажет: «Мало с них шкуру дерут! Мало помещики порют – вот и распустились мужики! Вон Митька твой – и не поймешь, где холоп, где барин».

      Заговорят офицеры про войну, про Измаил, Суворова вспомнят. А капитан и здесь слово вставит: «Суворов выскочка, счастливый, в сорочке родился. Вот и везет».

      «И чего это терпит его поручик?» – думает Митька. А терпел Вяземский капитана потому, что любил Пикин играть в карты. Уж никто не хочет, а капитан играет. На картах они и сдружились.

      Как