Под знаком черного лебедя. Дэвид Митчелл

ребят!

      Я сглотнул. На верховой тропе царят иные законы, не такие, как на главных дорогах.

      – Я такого не терплю. – Он кинул взгляд на доберманов. – Заткнитесь!

      Собаки замолчали и перестали наскакивать на ворота.

      – А ты, видать, смелый больно, дразнишь моих ребят через забор!

      – Они… очень славные собачки.

      – Ах вот как? Да я только кивну, и они из тебя фарш сделают. Тогда небось уже не будешь называть их славными собачками?

      – Надо полагать, что нет.

      – Надо полагать, что нет. Ты из этих навороченных новых домов, а?

      Я кивнул.

      – Я так и знал. Местные больше уважают моих ребят, чем всякие там городские. Вы сюда претесь, шатаетесь кругом, оставляете ворота открытыми, ставите свои игрушечные дворцы на земле, где мы работали спокон веку! Аж блевать тянет. Только посмотреть на тебя.

      – Я не хотел сделать ничего плохого. Честно.

      Он покрутил палкой в воздухе:

      – Давай вали отсюда.

      Я пошел прочь – быстро и оглянулся через плечо только один раз.

      Человек пристально смотрел мне вслед.

      «Быстрее, – предостерег Нерожденный Близнец. – Бегом!»

      Я замер, глядя, как человек открывает ворота. Он помахал мне рукой – почти дружелюбно.

      – ВЗЯТЬ ЕГО, РЕБЯТА!

      Три черных добермана понеслись прямо на меня.

      Я помчался со всех ног, но знал, что тринадцатилетнему мальчику не убежать от трех оскалившихся доберманов. Ноги пробарабанили по дерну, я перелетел через копну, удар об землю вышиб из меня дух, и где-то сбоку мелькнул бархатный круп в прыжке. Я завизжал, как девчонка, и сжался в комок в ожидании клыков, которые вопьются мне в бок и в лодыжки и будут терзать, и рвать, и мусолить, мотая головой, и оторвут мне яйца, и побегут прочь с моими яйцами в зубах, и печенкой, и почками, и сердцем.

      Где-то очень близко закуковала кукушка. Но ведь уже прошло не меньше минуты?

      Я открыл глаза и поднял голову.

      Ни собак, ни хозяина не видно.

      Нездешняя бабочка веером раскрывала и захлопывала крылья в паре дюймов от меня. Я осторожно встал.

      Придется в ближайшие дни ходить с роскошными синяками, и пульс был до сих пор неровный и частил. В остальном я был в полном порядке.

      В порядке, но чувствовал себя отравленным. Хозяин собак презирает меня за то, что я нездешний. Он презирает меня за то, что я живу на Кингфишер-Медоуз. С таким презрением не поспоришь. Как не поспоришь с обозленными доберманами.

      Я пошел дальше по верховой тропе, вон из рощи.

      Паутинки в опалах росы звон-лопались у меня на лице.

      Большое поле было полно настороженных овец и новеньких, свеженьких ягнят. Ягнята приближались ко мне, скача, как Тигра в мультике, и толкая друг друга. Их блеяние звучало как гудок маленькой паршивой машинки «фиат-нодди» – при виде меня они испытывали дебильную радость. Яд, оставленный доберманами и их хозяином, стал мало-помалу рассасываться. Одна-две овцы-матери начали подбираться ко мне. Они мне не очень-то