Блудный сын. Генрих Генрихович Кранц

представляли бомжи, вторую – киллеры. И если встреча с первыми не вызывала ничего, кроме брезгливости, то возможная встреча со вторыми рождала смутную тревогу. А она, эта смутная тревога, где-то в самом конце своего логического пути

      рождала страх, овладевший молодым детективом.

      Зелинский потоптался на месте, огляделся. Никаких спасительных мыслей в голову не приходило. В голове бултыхался похмельный свинец, убивающий все живое.

      В детстве в мгновения страха Зелинский зажмуривался. Пришлось на мгновение вернуться в детство. Он ступил в чердачную полумглу и тут же ударился головой об

      нависающую балку. Детство полыхнуло перед глазами феерической

      птицей и пропало. Боль, вспыхнувшая в голове, вытеснила страхи.

      Небо, прижатое к прямоугольнику слухового окна, своей синевой на-

      поминало свежевыбритые щеки пожилого кавказца. Зелинский, чертыхнувшись, потянул раму на себя. Она старчески задребезжала. Свежий ветер ворвался в чердачное окно.

      Зелинский постелил на пол скомканную было газету и плюхнулся на нее. Ствол фоторужья уютно улегся на край рамы. Детектив приложил глаз к объективу, навел резкость. И сразу же забыл обо всем на свете.

      По широкому руслу улицы Декабристов женщины шли косяками. Они светились как фарфоровые вазы. У них внутри горел огонь, у которого хотелось погреться.

      Теперь Зелинский знал, чего ему не хватало, чтобы наслаждаться женщинами при этом чувствовать себя в безопасности: сдвоенных шлифованных стекол! Именно они делали женщин доступными и не опасными. Позабыв время, Зелинский с помощью объектива ласкал любую из них до изнеможения. Он был владельцем пешеходного гарема, текущего по широким тротуарам, не подозревая – на женщин, как и на электрическую дугу, даже на расстоянии нельзя смотреть долго.

      Вскоре глаза молодого детектива затянулись обильной слезой, фоторужье с мягким стуком упало на древесную стружку. Зелинский скрутился калачиком и мирно захрапел…

      Проснулся он от того, что кто-то мягко тряс его за плечо, приговаривая:

      – Товарищ, бездомный, проснитесь… Товарищ бездомный…

      Зелинский приоткрыл мутные глаза, вскочил и тут же рухнул

      обратно. Затекшие ноги отказались повиноваться. Лежа на полу, он

      испуганно приподнял голову.

      Невысокий, тщедушный мужчина в очках, чем-то смахивающий на

      Вуди Аллена, участливо смотрел на него.

      – Что, господин бомж, испугались? – с извинительной улыбкой бормотал мужчина. – Вы уж извините, что потревожил… Понимаете, мне позарез доступ к окну нужен…

      Мужчина неторопливо распахнул плащ. Зелинскому снова стало дурно. Под плащом у незнакомца блестела винтовка. Пластмассовый оптический прицел, примотанный к стволу синей изолентой,

      напоминал перископ подводной лодки. У Зелинского мелко задрожали зубы.

      – Испугались? Простите ради Бога. Сейчас… сейчас… – мужчина бережно уложил винтовку на пол, полез в карман и вместе с пригоршней патронов достал упаковку валидола.

      – Вот…