Солнце больше солнца. Игорь Алексеевич Гергенрёдер

взять?

      Маркел разрешил, и, когда Обреев достал из-за печки и подал ему связку верёвок, спросил, что с ними делал Пастухов.

      – Лошади ноги связывали. Он велел сельсоветскую лошадь зарезать – без мясного не живётся, – пояснил мимоходом, в мыслях о своём, Илья, скидывая полушубок.

      Неделяев про себя усмехнулся. По его знаку Обреев расположился на полу на полушубке, который предусмотрительно расстелил поближе к печке. Маркел связал ему руки и ноги, произнёс с задушевной злостью:

      – Замечу какую твою попытку, думать не буду – стрельну!

      Погасив свечу, прилёг на лавку, револьвер – под носом на табурете. В рассеянной темноте хорошо различим скорчившийся на полу в трёх шагах связанный человек. Он было заговорил о своей невиновности – Неделяев сказал озлобляющимся голосом:

      – Давай, давай, чтобы я встал. Но если я встану, то лягу, когда тебя в погреб посажу.

      7

      Спозаранок придя в сельсовет, Авдей Степанович Пастухов направился в кухню через холодную прихожую, постучал в дверь и, открывая её с пожеланием доброго утра, осёкся. За столом сидели друг против друга Неделяев и Обреев, у которого за спиной были связаны в локтях руки. Перед ним стояла кружка, в которую Неделяев опустил сухарь, поднёс ко рту связанного: тот откусил, стал жевать, меж тем как волостной милиционер повернул голову к вошедшему:

      – У меня к вам дело, товарищ председатель сельсовета. Нужны запряжка и тулуп. Я свою лошадь под хомут не дам.

      Кружка, по-видимому, с кипятком, стояла и перед Маркелом, рядом лежал второй сухарь. На Пастухова от печи наплывало тепло, за чугунной дверцей потрескивали горящие поленья. Дивясь на картину, он спросил милиционера, не сумев скрыть недовольства:

      – Далеко ехать хотите? – и тут же нетерпеливо заговорил: – Что тут случилось-то? Надо бы мне знать, расскажите! Тулуп – куда ни шло, а лошадь и телега не стоят наготове…

      Неделяев взял свой сухарь и, погружая его в кружку, принялся есть, не отвечая на вопросы Пастухова, сообщая лишь, что повезёт арестованного на ближнюю железнодорожную станцию, где стоит красноармейское подразделение и имеется ЧК. Авдей Степанович потоптался и, не услышав более ни слова, ушёл, решая, у кого из мужиков потребовать лошадь, у кого – телегу. Зима была в самом начале, снега выпало мало: сани не годились.

      Спустя часа полтора из села выехала запряжка. Правил, сидя на передке, Илья Обреев, за его спиной полулежал в телеге Неделяев в тулупе поверх шинели, в казачьей с коротким серым мехом папахе, держал руку на положенной рядом винтовке.

      День был облачный, тихий, с морозцем, колёса звонко дробили ледок мелких лужиц на окаменевшей дороге, которая уходила к горизонту по равнине, бело-сероватой от тонкого слоя снега, местами чернеющей островами пашни. До железнодорожной станции было двадцать пять вёрст.

      Илья обернулся, выдохнул парок:

      – Маркел! С охотой меня на смерть везёшь?

      – А ты правильно сказал: вроде ты меня везёшь, а везу-то тебя я! – ответил, ёрничая, Неделяев. – И не надо меня трогать пустыми вопросами.