Под Золотыми воротами. Татьяна Луковская

о чем-то весело переговаривалась с Куном, стрекоча как сорока, видно было, что со стариком у них полное взаимопонимание, но стоило на поляне появиться Любиму, улыбка сразу же исчезла с разрумянившегося личика. «Ишь, курица рязанская!»

      Простые вои, достав из-за пазух ложки, хлебали из общих котлов, десятские же мнили себя уже белой костью, и каждый собирался есть из своей деревянной мисочки. Кун первой наполнил ароматной кашей медную миску воеводы и подал ее Марьяше, указывая на Любима, девушка якобы не поняв кому нести, протянула ее Могуте. Тот замотал головой, мол, это не мне. Марьяша развернулась и, не глядя в глаза, небрежно сунула миску Любиму. Дальше Кун наваливал в посуду десятников оставшуюся кашу, а девушка смиренно разносила, крестя каждую миску и кланяясь мужам, как подобает благонравной девице, те смущенно откланивались в ответ, нахваливая новую хозяюшку. Разница была очевидна. Любим, насупившись, начал есть…

      Песок сразу захрустел на зубах, словно кто-то доброй щепотью сдобрил им кашу. «Вот криворукая, а еще нос дерет! Черпак должно на землю уронила, так помыть надо было, Кун-то куда смотрел?»

      – Вот это кашка, так кашка, – наяривал ложкой Могута, – нет, дед, у тебя так-то никогда не получалось.

      – Это да, – поддакнул и Щуча, – как из печи у матушки. Спасибо, хозяюшка.

      Марья довольно улыбнулась. Любим опять зачерпнул ложку, ну невозможно есть! Он со вздохом отодвинул миску.

      – Спасибо, хозяйка, – неслось от десятников.

      «Вот ведь кобели, перед смазливой девкой стелются, что аж песок жрать готовы». К костру подошел полюбопытствовать Якун.

      – Каши у вас не осталось, а то у моих безруких после бражки вчерашней погорело все, маются страдальцы? – втянул сотник ноздрями сытный дух.

      – Отведай, Якуша, – предвкушая потеху, радушно пригласил Любим.

      Щуча уступил свое место у костра, Якун чинно расселся, беззастенчиво разглядывая Марьяшу. Девица так же с почтением подала миску и ему.

      – Я к вам теперь есть ходить буду, – зачавкал Якун, довольно улыбаясь, – даже похмелье отошло.

      Любим непонимающе перевел взгляд от сотника на Марью, и тут ему все стало ясно. Злая усмешка лишь на миг осветила прекрасное лицо, но этого оказалось достаточно, чтобы Военежич прозрел – песок был только в его миске, и появился он там не случайно.

      – Миски и котел пусть эта боярышня сама моет, – наградил Любим шутницу суровым взглядом, – а потом в шатер ступает сидеть, нечего по стану болтаться.

      Марья и бровью не повела, с легкой улыбкой собрала посуду в пустой котел и мягкой поступью попляла мыть к реке. Мирошка, как велено, тенью побрел следом. Голодный Любим пошел догоняться от котла простых воев. «Выдрать что ли эту „боярышню“?» – раздумывал он.

      Обед был без песка, готовила она и вправду справно, но обида за утро не оставляла, да и не только за песок, Любим чувствовал скрытую враждебность, Марьяшка со всеми была мила и любезна, очень почтительна и скромна, и только