Клетка теснее грудной. Константин Евгеньевич Игнатов

здания, мосты, тротуары и даже подворотни. Кира вспомнила слова Бульбулитко, брошенные как бы невзначай и вроде бы в пустоту: «Как и все в Москве, свет является столь необходимой иллюзией отступления тьмы в угоду свободе, независимости и вечному счастью. Человек, словно мотылек, готов тянуться к горящей лампочке, даже не подозревая, сколько бед сулит ее свечение, когда оно становится до боли жгучим». По коже пробежала дрожь, а в голове крутились фрагменты разговора в купе.

      Полицейская машина миновала очередной переулок и подъехала к огромному серому зданию, увенчанному скульптурой крылатой головы. Жандарм открыл дверцу и грозно крикнул:

      – Выходим!

      Люди зашевелились, взяли свои вещи и медленно потянулись наружу. Последними из машины вышли Офа и Кира. Полицейский недовольно запыхтел, сдвинул густые брови, и подтолкнул обеих к хвосту колонны.

      Женщины оказались посреди огромной площади, куда полицейские машины доставляли прибывших в город людей. Всех высаживали и вели к главным воротам, у которых дежурили две массивные скульптуры собак, нагло выставивших напоказ свои острые клыки. У входа в здание стоял высокий человек преклонного возраста, с растрепанными седыми волосами и густыми черными бровями. Одет он был в точности как полицейский, за исключением эмблемы на рукаве – здесь она изображала все ту же крылатую голову.

      На площади собралась толпа. Старик окинул взором людей, небрежно махнул полицейским, и дверь комитета открылась. Внутри оказалось чуть менее страшно, чем снаружи. Помещение представляло собой длинный коридор, по бокам которого в стеклянных будках сидели люди в синей униформе. Офа зацепилась взглядом за одного из молодых мужчин, сидевшего в своей прозрачной коробке и что-то строчившего в планшет.

      – Смотри, какой красавец! Красавец же, – обратилась она к Кире.

      Та посмотрела в сторону, откуда не сводила глаз Офа, но тут же отвернулась и потребовала:

      – Не смотри, не смотри на него!

      Мужчина отвлекся и, развернувшись в своем кресле, посмотрел на вновь прибывших. Правильные черты юного лица, по-мальчишески симпатичного и приятного, были беспощадно изуродованы широченной фальшивой улыбкой, натянутой как струна между уголками губ. Этот напускной оскал не был сиюминутным проявлением эмоций, а лишь естественной и неотъемлемой частью выражения лица каждого работника комитета: вон невдалеке прошла женщина, повернулась к группе приезжих, и ее лицо показалось лягушечьим из-за растянутых до ушей губ, за ней побежал какой-то маленький мальчик с точно такой же улыбкой, присущей здесь абсолютно всем.

      Старик остановился и повернулся к группе. Он молча постоял пару минут, пригладил рукой брови, а затем глухим скрипучим голосом произнес:

      – Женская комната направо, мужская налево. Пожалуйста, пройдите туда, вам необходимо сдать тесты на генетические, аллергические и прочие заболевания, а затем пройти процедуру освидетельствования.