Летним вечером в подворотне. Евгений Лукин

и, отыскав в толпе Намазова, уже успевшего нахлобучить рваную татарскую шапчонку, неодобрительно покачал головой.

      Часть 2. Бысть некая зима

Глава 1

      Нагрянул декабрь. Батый осадил Рязань. Помилованных до особого распоряжения пленников возили за войском на большом сером верблюде в четырёх связанных попарно корзинах. Подобно большинству изувеченных жизнью людей не знающий поражений полководец любил всевозможные отклонения от нормы.

      Над татарским лагерем пушил декабрьский снежок. Замдиректора Чертослепов – обросший, оборванный – сидел на корточках и отогревал связанными руками посиневшую лысину.

      – Хорошо хоть руки спереди связывать стали, – без радости заметил он.

      Ему не ответили. Было очень холодно.

      – Смотрите, Намазов идёт, – сказал Шерхебель и, вынув что-то из-за пазухи, сунул в снег.

      Судя по всему, помощник толмача вышел на прогулку. На нём уже был крепкий, хотя и залатанный местами полосатый халат, под растоптанными, но вполне справными сапогами весело поскрипывал снежок.

      – Товарищ Намазов! – вполголоса окликнул замдиректора. – Будьте добры, подойдите на минутку!

      Помощник толмача опасливо покосился на узников и, сердито пробормотав: «Моя твоя не понимай…», – поспешил повернуться к ним спиной.

      – Мерзавец! – процедил Альбастров.

      С ним согласились.

      – Честно вам скажу, – уныло проговорил Чертослепов, – никогда мне не нравился этот Намазов. Правду говорят: яблочко от яблони…

      – А что это вы всех под одну гребёнку? – ощетинился вдруг электрик.

      Чертослепов с Шерхебелем удивлённо взглянули на Альбастрова, и наконец-то бросилась им в глаза чёрная клочковатая бородка, а заодно и висячие усики, и лёгкая, едва намеченная скуластость.

      Первым опомнился Шерхебель.

      – Мать? – понимающе спросил он.

      – Бабка, – буркнул Альбастров.

      – Господи Иисусе Христе!.. – не то вздохнул, не то простонал Чертослепов.

      Положение его было ужасно. Один из членов вверенного ему экипажа оказался ренегатом, другой…

      – Товарищи! – в отчаянии сказал Чертослепов. – Мы допустили серьёзную ошибку. Нам необходимо было сразу осудить поведение Намазова. Но ещё не поздно, товарищи. Я предлагаю провести такой, знаете, негромкий митинг и открытым голосованием выразить своё возмущение. Что же касается товарища Альбастрова, скрывшего важные анкетные данные…

      – Ну ты козёл!.. – изумился электрик, и тут – совершенно некстати – мимо узников проехал не знающий поражений полководец.

      – Эй ты! – заорал Альбастров, приподнявшись, насколько позволяли сыромятные путы. – В гробу я тебя видал вместе с твоим Чингисханом!

      Полководец остановился и приказал толмачу перевести.

      – Вы – идиот! – взвыл Чертослепов, безуспешно пытаясь схватиться за голову. – Я же сказал: негромкий! Негромкий митинг!..

      А толмач уже вовсю переводил.

      – Товарищ