Как я нечаянно написала книгу. Аннет Хёйзинг

подхватила рюкзак и за руку попрощалась с нами. А мне еще и подмигнула.

      Когда она ушла, Калле сказал папе:

      – Но ведь она может поехать с нами?

      Папа, не шевелясь, провожал Диркье взглядом. И отозвался не сразу:

      – О да, да, надо спросить у нее. – И он побежал за Диркье. Вернее, спотыкаясь пошел следом.

      – Стоп! – воскликнула Лидвин. Мы сидели у нее в саду. Я вслух читала то, что написала («читай вслух, тогда услышишь, где и что тебя цепляет»), и уже открыла рот, чтобы прочесть следующее предложение. Лидвин забрала страницу у меня из рук. Прочитала последний кусочек и красным подчеркнула «спотыкаясь пошел следом».

      – Здесь надо остановиться, дальше просто трескотня. – Она еще раз провела по красной черте.

      Я смотрела на последние предложения, над которыми трудилась полчаса с лишним. Трескотня?

      – Пойми, если остановишься здесь, читателям захочется узнать, что будет потом. Сумеет Катинкин папа найти Диркье в толчее на пароме или никогда больше ее не увидит? Налетит на стеклянную дверь и угодит в больницу? А если он ее найдет, захочет ли она поехать с вами? Что произойдет в машине? Ты хочешь, чтобы читатель перевернул страницу, а стало быть, надо приберечь кой-какие загадки. Погляди, как это делается в телесериалах. Каждый раз тебя держат в напряжении.

      Мой спотыкающийся папа, который держит всех в напряжении, – знал бы он.

      7

      День ото дня становилось все труднее. В смысле – писать. Сперва я писала все, что приходило в голову. А теперь постоянно думаю про «показывай, а не рассказывай», про флешбэки и напряженные моменты. А вчера Лидвин заговорила про диалоги. Я не решилась сказать, что у меня голова идет кругом. Уже сейчас.

      К счастью, сначала мы работали в саду. Сидя на корточках, я высаживала рассаду – петрушку и базилик. Лидвин сидела на табуретке и давала указания. Вырыть ямку, плеснуть воды, взять рассаду возле листочков, опустить корешки в ямку, засыпать землей и примять. И проследить, чтобы Нерон не разлегся сверху.

      Писать диалоги куда труднее, чем высаживать рассаду. Если записывать, как разговор идет на самом деле, получается скучища с уймой «хм-м» и «угу» и прочей бессмысленной чепухой, говорит Лидвин. Не вставая с табуретки, она разыграла маленький спектакль. Примерно такой.

      – Привет.

      – Привет.

      – Как дела?

      – Хорошо, а у тебя?

      – Тоже хорошо. Попить хочешь, а?

      – Хм, с удовольствием.

      – Чего тебе налить?

      – Налей колы.

      – Колы нету. Есть оранжад и яблочный сок.

      – Ну, тогда оранжад.

      – Пожалуйста.

      – Отлично, спасибо большое.

      – Точно как в жизни, – сказала Лидвин, – только совершенно неинтересно.

      А мне показалось смешно, особенно потому, что она говорила на разные голоса.

      – Погоди, возьмем теперь другой диалог. Дай подумать.

      Лидвин зажмурилась. Я высадила в землю последние кустики.

      – Диалог двух подружек, которые