Стая. Борис Алексеев

метнул нас в жизнь из своего заветного коробка – летите, люди! Он не отпустил нас на произвол случая, но наделил каждого свободной волей, мол, думай сам, куда тебе следует упасть. Мы и разлетелись, как в притче – кто куда. Развела нас не божественная причуда, а собственная свобода воли. Понимаешь теперь?

      Увлечённый разговором, Савва позабыл о «благоприобретённых» за многие десятилетия старческих немощах, лихо спорхнул с кровати и подсел к Агатию на сундучок.

      – Прости, я слишком много говорю вообще. Я должен говорить о судьбах близких тебе людей, а не истязать тебя мнимой харизматикой и голословными нравоучениями. Уж ты прости меня за этот вычурный контекст!

      При слове «контекст» Агатий полоснул влажными пуговками глаз по сединам старика. Его уголки рта поползли вниз, изображая крайнее удивление. Савва заметил гримасу юноши и улыбнулся:

      – Не удивляйся, Агатий, перед тобой сидит профессор Московского государственного университета, старший препод (так, кажется, сейчас называется учитель) кафедры социальной, прости Господи, философии. А ныне грешный и окаянный раб христов, старчик Савватий. Так-то.

      – Какой же вы, отче, грешник? – Агатий с удивлением посмотрел на Савву. Уголки рта, впервые за четыре месяца его пребывания в монастыре, поползли в улыбке вверх.

      – А кто ж ещё? – усмехнулся Савва, довольный, что отвлёк собеседника от тягостных переживаний. – Помнишь поговорку: «Чем дальше в лес, тем больше дров»? Так и в деле спасения. Новичок бесам не интересен, он для них игрушка, собрал-разобрал, как Лего. Монах – другое дело. Тут интерес особый – поединок! А кто ж супротив беса устоит? Святой да дурак. Вот и печём грехи, как куличи. Только твои куличики с маково зёрнышко, не то, что мои, огульные. Что удивляешься?

      Савва обнял Агатия.

      – Посуди сам, откуда твоим грехам больше-то быть? Живицы житейской ты ещё не нагулял. Другое дело я. Уж какой, поди, подрясник стёр до дыр, а всё дурак дураком! Но не тот я дурак, что супротив беса устоять сможет, а другой, обыденный что ли, – старец потешно вздохнул и опустил голову, – неподатливый…

      Затем, внимательно поглядев на Агатия, добавил:

      – А вот ты сможешь!

      Часть 4. «Неподатливый»

      Несмотря на разницу в возрасте и огромную культурологическую несхожесть двух разноликих исторических поколений, Савва в полной мере ощутил глубину трагедии своего келейника. Помимо сочувствия душевным метаниям Агатия и его наивному предательству (все мы перед величием смерти отчаянные и непоследовательные шалунишки), сердце старца оплакивало огромную стаю таких же, как Агатий, юнцов, на долю которых выпало судьбой несостоявшееся в будущем счастье. Ведь на пылкие умы, неокрепшие в борьбе за собственное существование, был опрокинут ушат холодного безжалостного законодательства.