Баллада о бомбере (сборник). Михаил Веллер

рубашки и после некоторых усилий соорудил шорты вроде тех, в которых Робинзон Крузо гулял по берегу после кораблекрушения.

      – Так! – бодро сказал он, довольный своей находчивостью. – Ты готова?

      Из-за куста ответили неразборчиво, но интонация была отрицательной.

      – Считаю до двадцати…

      Он тоже смутился, решил, что уже светло и костра видно не будет, попробовал зажигалку – фитиль подсох, и веселый огонек побежал по куче сухих ветвей. Пламя затрещало, повеяло теплом.

      – Иди к костру. Я смотрю в другую сторону. А то силой вытащу.

      Они грелись, сидя по разные стороны огня спинами друг к другу.

      – Суши брюки, – приказал Гривцов, и Катя стала держать поближе к костру свои влажные брюки, от которых шел пар.

      Потом она оделась, он сушил свое и сдерживал вздохи, глядя на тоненькую шейку, торчащую из ворота гимнастерки, и подстриженные на затылке пушистые каштановые волосы.

      Вышло солнце. Папиросы высохли, и Гривцов закурил.

      – Завтракаем, – скомандовал он, достал из планшета Катин шоколад, разломил пополам, половину снова разломил на две неравные доли и большую дал ей.

      По карте из его планшета они попытались определиться. Ничего хорошего из определения не следовало: километров триста до линии фронта. Около ста – до места, где Катю должны были встречать.

      Рация не работала. Катя разложила на солнце подмокшие блоки питания.

      До вечера им предстояло решить задачу: идти на восток, к линии фронта, держась лесами и кормясь тем, что под ногами растет, или на запад – дня за четыре можно было дойти до назначенного Кате места и попытаться найти ее группу или партизан – кто там ее ждал.

      И, сделав все неотложные дела… они замолчали и неуверенно посмотрели друг на друга. И думали оба одно: «А если не дойдем? А если этот день – для нас последний? На фронте загса нет, а здесь – тем более…»

      – Черт… – сказал Гривцов беспомощно, – Катя, я люблю тебя…

      – Я тебя тоже… – прошептала она, отвела взгляд, сжалась и отодвинулась.

      И вдруг Гривцов прояснел, словно нашел самое простое решение:

      – Катя, – сказал он легко, и даже засмеялся, – выходи за меня замуж!

      – Когда? – спросила она и тоже засмеялась. – Хорошо, Андрюшка, дурак! Конечно выйду!

      Изменившимся голосом он сказал:

      – Сейчас…

      – Ты с ума сошел…

      Он сорвался с места, через минуту вылез из кустов с букетиком каких-то белых цветочков, стал на колени, протянул ей и повторил голосом, хриплым от горя, что вот сейчас она скажет «нет»:

      – Катя, выходи за меня замуж… – И неожиданно почувствовал, что что-то теплое расплылось в его глазах и поползло вниз по щекам.

      – Господи боже мой, – сказала Катя, обняла его, прижалась и со вздохом закрыла глаза.

      И в его закружившейся голове какое-то время еще стучало: «Теперь можно и умирать… теперь можно и умирать… Теперь можно и умирать…»

      – …Теперь можно и умирать… – медленно возвращаясь в реальный мир, прошептал он в Катины пушистые волосы.

      Она