Баллада о бомбере (сборник). Михаил Веллер

у меня – первый…

      Экипаж под хвостом курил в рукав. Комполка из машины окликнул:

      – Пять минут до вылета, капитан. Запускай моторы.

      – Сейчас! Сейчас. Катька, Катя, господи… Когда ты вернешься?

      – Не знаю…

      – Запоминай полевую почту: 52 512, слышишь? 52 512, легкий номер, запомнила?

      Его привыкший принимать конкретные решения мозг вернул себе, кое-как, способность соображать:

      – Так. Первое. Замуж за меня пойдешь?..

      – Дурак… – сказала она и заплакала. – А ты правда хочешь на мне жениться?..

      – Так. Второе. Ведь если сегодня эти ваши костры не будут гореть, вылет повторяем завтра, или как? Но сегодня возвращаемся?

      – Не смей, – сказала она. – Андрей, родной… Там ждут связь… Я тоже солдат. Война же.

      – Ты с ума сошла, – обиделся он. – Я просто спросил… Вдруг не горят – все равно же возвращаться…

      – Ты найдешь костры, слышишь?! – строго приказала она.

      – Штурман найдет… Я довезу…

      – Экипаж, принять десант и по машинам! – резко скомандовал из «виллиса» комполка.

      О черт, одни бы мне сутки, молил Гривцов, прогревая моторы, выруливая на старт, поднимая машину в воздух. Одни бы мне сутки… Ведь не боеприпасы скидывать летим, не раненых забирать, ну, посидят они там еще сутки без связи, не помрут… Могут же нас вообще сбить по дороге!

      И испугался этой мысли. Невольно подумал, два года относился к этому нормально, был сбит раз, а тут по-настоящему испугался, не за себя ведь.

      Нет, думал он, ложась на курс и набирая высоту, довезти надо. Или – кой черт, два раза такие случайности не повторяются?

      Сейчас за сутки с Катей он отдал бы жизнь не задумываясь. Что жизнь? – все равно война. Авиация союзников теряет за налет пять процентов состава. Двадцать вылетов – сто процентов, постоянное обновление. У них норма – двадцать пять вылетов. Последние пять они делают, как они говорят, «из-за черты смерти». А у меня сто. И неизвестно, сколько впереди…

      Черт, в сорок первом не трусил, когда среди бела дня на ночных тихоходных бомбардировщиках, без всякого прикрытия, переправы бомбили. Седьмого июля в их эскадрилье из двенадцати машин уцелело две. И эти две, Кости Звягинцева и его, сбили на обратном пути над линией фронта.

      Никто не смеет упрекнуть его в трусости или шкурничестве. У него сто вылетов – норма Героя. У него Красное знамя и «Звездочка», два ранения, он был сбит, он воюет с двадцать второго июня! Пошли они подальше с их связью, двадцатилетнюю девчонку им ночью в грозу в пасть немцам скидывай! Перебьются сутки, перетопчутся.

      Капитан Гривцов, это же трусость и предательство, сказал он себе. С тебя же надо сорвать погоны и расстрелять полевым трибуналом.

      Да? Пусть сначала те, кто расстреливает, хлебнут войны с мое. Пусть им судьба даст пять минут стояния под дождем с любимой женщиной, чтоб потом самому отвезти ее почти на верную смерть.

      А откуда ты знаешь, что они хлебнули и что дала судьба? У всех любимые женщины, у всех война. А тем, у кого любимых нет, лучше? Легче. Но не лучше. А тем, у кого их уже не будет? Тем все равно.

      И все-таки