Мир-за-кромкой. Евгения Мулева

как воздушный одуванчиковый пух, что, резвясь, кружится над поляной, и только лёгкая юбка, каких я никогда и не носила, изредка цепляется хлопковым подолом за твёрдые стебельки. Куда я бегу? Зачем? Кто бы знал! Сон никогда не показывал концовку. Напротив он, воображая себя мохнатым песцом, весело кружился, демонстрируя роскошный белый зад… А после? После всё спешностиралось, менялось и мялось. Одуванчики исчезали, закат потухал, и на их место приходила всеобъемлющая серая пелена, ненасытная и густая. Обычно тем и кончалось, да не в эту ночь.

      Я давно поняла, что меня что-то ищет, что по снам моим кто—то ходит, каждый день ощущала затылком лишний взгляд, чужое веянье мысли, и вот сегодня мне, кажется, удастся узнать, кому это так приглянулась моя скромная персона.

      Точно часовой бой, звучали шаги. От одного до двенадцати. Наверно, это я себе выдумала. Это – не остальное. Сон ткался сам по себе, увольте – его привили, он привёл. Одуванчики по обыкновению покорно расступились, подпуская непрошеного гостя. Молодой мужчина, окутанный ореолом мелькающих теней, приближался ко мне, с каждым шагом обретая большую и большую власть над сонным миром. Он не был мне знаком. Ни его походка, ни пронзительный взгляд льдистых глаз… Возможно, чёрный фрак, – остальное говорило ровно ни о чём. Да дело тут не в разговорах. Мы с ним определённо уже встречались. Дважды. Так шепчет мне страх. Безумный липкий ужас. Об этом кричит мне ненависть.

      «Доброй полуночи, миледи Лорис», – произносит незнакомец. Благовоспитанное приветствие оборачивается громом в этой сонной пустоте. Беззвучно он просит мою руку для поцелуя. А сердце рокочет и мается. От ужаса боюсь дышать.

      Я видела его дважды: на поле битвы, где чуть не лишилась Астрис и руки, и в Брумвальде на коронации. Да, да. Ему ещё венец на голову возложили. Определённо тот же самый мужик. Даже кудри такие же чёрные. Пячусь, судорожно пытаюсь припомнить наговор против… против… против кирийского князя. Щипок не помогает. Триада, обращающая порчу, тоже. Плохо. Страшно. Надо было учить молитвы Светозарному. Говорят, создания тьмы не выносят святых текстов.

      «При свете вечном и едином не обойди меня своей почестью, не отведи мольбу мою…» – беззвучно шепчу. А как дальше-то? Боги! Великие боги…

      – Прислушайся и услышь слова раба своего, – продолжает Князь. Меня бьёт дрожь. Он реален. Он говорит со мной. Он нашёл меня!

      – Прислушайся и услышь… – Так и зачем я это повторяю? Соберись, ты гвардеец, в конце концов. – Здрасте, – опять что-то не то…

      –Счастлив встретиться с тобой! – лучезарно улыбается князь. Он что не видит? Не понимает? Не хочет понимать? Тень смущенья проскальзывает в его взоре, робкая такая. Только трактую её непрарвильно: – Прошу прощения, миледи. Могу ли перейти на это немного фамильярное"ты"? Вас, тебя не обидит?

      Он говорит, а я глупо хлопаю глазами. Шикарно. Обидит, оскорбит?

      Тени смыкаются. Тени сомкнулись. От зелёных полей не осталось и следа. Нас двое, теперь нас только двое, и некуда бежать. Я знала, что Астрис станут искать, потому