О, этот вьюноша летучий!. Василий П. Аксенов

Чутье! Парень талантлив, а талантливые люди сейчас все за нас. Впрочем, станок и кассу, конечно, надо переправить на дачу…

      Вдруг Яша схватил старшего товарища за руку. В глубине мастерской за остовом строящегося самолета брезжил слабый свет.

      Задоров и Яша по стене подобрались поближе и увидели конструктора Казаринова, который сидел, обхватив лоб длинной ладонью, над чертежами.

      – Иван Дмитриевич, – тихо сказал он, не поднимая головы, – я решил лететь сам на «Киев-граде»…

      Задоров и Яша, переглянувшись, вышли из темноты.

      – Двигатель остается прежним, я сделал новый расчет, – торопливо заговорил Казаринов. – Вот взгляните… здесь мы укрепим ферму за счет добавочных стоек.

      Задоров присел к столу и спросил тихо:

      – Почему вы решили лететь, Павел Павлович?

      – Вы же видели, Брутень не выразил восторга, а Пирамида – это миф. Если полет удастся, мы получим ассигнования и продолжим работу. Иначе – тупик! Эти господа клюют только на рекорды…

      – Хотите, я полечу вместо вас? – горячо, почти как Юра Четверкин, сказал Задоров.

      – Вам нельзя, Иван Дмитриевич, – Казаринов поднял голову и мягко улыбнулся. – У вас и на земле еще много дел.

      Публика в «Лунатиках» встревожена. Не менее пятнадцати черных котелков вышли из декоративного кустарника и перелезли через барьер в кафе. Лишь поэт на сцене, ничего не замечая, продолжает витийствовать.

      – Где Пирамида? – спрашивает Отсебятников Панкратьева.

      – В отхожем месте, госп… пардон, в туалете, мусью.

      В кафе появляется Юра Четверкин без «пирамидского» грима. Он подходит к Лидии для решительного объяснения.

      – Лидия Дмитриевна, я – Четверкин!

      Лидия морщится.

      – Какой еще Четверкин? Что вам угодно?

      Двадцатый век разодран в клочья,

      Сигналы радио летят,

      Аэроплан рычит по-волчьи,

      Терзая тучи, как ягнят.

      Дико взвыв, Илья Царевококшайский закончил аэроду.

      – Чудо свершилось! – объявил раскрашенный человек.

      – Пройдемте, господин хороший! – котелки взяли его под бока.

      – Туалет пуст, ваше высокоблагородие! – испуганно рявкнул Панкратьев.

      – Что-о?! – завопил Отсебятников. – Упустили?!

      – Позвольте, если туалет свободен, – попросился смиренный поэт.

      – Взять мерзавца!

      Котелки обратали Царевококшайского.

      – Не имеете права мять духовное лицо! – рванулся Юра.

      – Взять мальчишку!

      – Отрок мой подопечный! – возопил изумленный поэт.

      Отсебятников тангообразно скользнул к Лидии.

      – Мадмуазель, вы арестованы!

      Вдруг произошло неожиданное. В кафе с громкими возмущенными возгласами на родных языках вошли иностранные пилоты. Обычно меланхоличный Луи Каюзак сейчас с горящими глазами играл на гитаре «Марсельезу». Фон Лерхе нервно колотил тростью по черным котелкам. Тацуо Хаара щетинился приемами карате. И наконец, Ринго Джеггер тащил за собой на лассо до смерти перепуганного фабриканта Ветчинкина.

      – Мерд!