Чучело. Владимир Железников

здорово!»

      «Мы эти его слова всегда помним, – продолжал Валька, – когда яблоки в его саду… Ну, как это называется?…»

      «Собираем», – подхватил Рыжий.

      Все почему-то снова захохотали.

      Ленка вдруг замолчала и посмотрела на Николая Николаевича.

      – Вот дура какая, – сказала она. – Только сейчас поняла, что они надо мной смеялись. – Ленка вся вытянулась, тоненькая, узенькая. – Мне надо было тогда тебя защитить… дедушка!

      – Ерунда, – ответил Николай Николаевич. – Мне даже нравилось, что они у меня яблоки таскали. Я за ними часто подглядывал. Они шустрили по саду, бегали пригнувшись, набивали яблоки за пазуху. У нас с ними была вроде как игра. Я делал вид, что не вижу их, а они с отчаянной храбростью таскали яблоки, можно сказать, рисковали жизнью, но знали, что им за это ничего не будет.

      – Ты добрый! Я и тогда им ответила, что ты добрый.

      А Попов сказал:

      «Моя мамаша ему на пальто пришивала заплатки. Говорит: «Вы же отставной офицер. У вас пенсия. Вам неудобно с заплатками». А он – это, значит, ты, дедушка: «У меня лишних денег нет».

      «Ну ты, Попов, даешь! – крикнул Рыжий. – Ты что же, думаешь, что он жадный?»

      А Валька подхватил:

      «Он жадный?! Он моей бабке за картину отвалил триста рублей. Это, говорит, картина моего прапрапрапра…»

      Все развеселились и стали выдумывать, кто что мог:

      «Бабушки!»

      «Тетушки!»

      И тут я стала хохотать. Правда смешно, что они нашего прапрадедушку переделали в прабабушку и в пратетушку? – спросила Ленка у Николая Николаевича. – Хохочу я и хохочу, никак не могу остановиться. Я если хохочу, то обо всем забываю.

      Ленка неожиданно коротко рассмеялась, будто колокольчик звякнул и упал в траву, и снова сжала губы.

      – Это раньше я обо всем забывала, – поправилась Ленка и с угрозой добавила: – А теперь… – Она замолчала.

      Николай Николаевич терпеливо ждал продолжения ее рассказа. Он дал себе слово не перебивать ее. Да и самому ему хотелось разобраться во всей этой истории. И слушать Ленку было легко, потому что переливы ее голоса, выражение глаз, которые то затухали, как облитые водой горящие угли, то вновь пламенно и неожиданно вспыхивали, завораживали его.

      За всю свою долгую жизнь Николай Николаевич не видел подобного лица. От него веяло таинственной силой времени, как будто оно пришло к нему через века. Он это ощущал остро и постоянно.

      А может быть, это чувство возникло у него после появления в доме «Машки»?

      – Вообще-то я никогда бы не кончила смеяться, если б не Валька, – снова заговорила Ленка. – Ему было смешно, что ты купил у его бабки картину за триста рублей.

      «Бабка, – говорит, – от радости чуть не померла. Думала, получит двадцатку, а он ей триста!..»

      Валька подбежал к доске и нарисовал квадрат, не больше портфеля.

      «Вот за такую махонькую картинку – три сотни! – визжал Валька. – А на картинке была нарисована обыкновенная тетка с буханкой».

      – «Женщина с караваем хлеба», – строго и многозначительно вставил Николай Николаевич.

      – Я-то знаю, ты не волнуйся,