Чучело. Владимир Железников

может этого быть», – говорит.

      «Может, может! – закричала я. – Это я!» И зырк на Димку: мне было интересно, когда же он сознается.

      Васильев наклонился ко мне и тихо прошептал:

      «Я догадался… Ты их разыгрываешь?…»

      Я в ответ рассмеялась, и Васильев, вполне довольный, тоже рассмеялся.

      А Железная Кнопка сразу поверила. Она с жадностью посмотрела на меня, потом лицо ее ожесточилось, она не из тех, которые прощают.

      «Как же тебя угораздило, несчастное ты чучело?» – спросила она.

      «А так, угораздило, – весело ответила я. – Побежала в медпункт, чтобы перевязать ногу, встретила Маргариту… и все ей рассказала». А сама снова – зырк на Димку.

      Он, кажется, уже успокоился, а меня это обрадовало – значит, я снова помогла ему.

      Лохматый второй раз стукнул меня ребром ладони между лопаток, а я даже не вздрогнула.

      Васильев подмигнул мне и радостно завопил:

      «Во смелая!.. Лохматый, она тебя не боится!»

      А я правда не испугалась. Что-то случилось со мной новое. Сама себя не узнавала, ну точно это была не я.

      Так вот, когда я «созналась», то Железная Кнопка сразу взяла власть в свои руки, и все стали ей подчиняться. Она приказала закрыть двери.

      Валька схватил учительский стул, всунул в кольцо дверной ручки, хихикнул и радостно потер руки:

      «Ну, будет веселое дельце!»

      Мы сидели взаперти – вроде бы одни во всем мире. Там везде шла какая-то жизнь, во дворе счастливчики собирались в Москву, а мы здесь сидели одни в четырех стенах.

      Видно было, что никто толком не знал, что делать со мной дальше.

      Первым нашелся Валька – он понял, что меня надо бить. И швырнул в меня резинку: она ударилась в стенку и вмазалась Попову в лицо.

      «А меня-то за что?» – завопил Попов.

      Все, конечно, засмеялись, весело получилось: целили в меня, а попали в бедного Попова. Ну и я тоже рассмеялась и Димке подмигнула: мол, а ты, дурачок, чего же не веселишься?