Город на холме. Рина Гонсалес Гальего

творится!!!

      Прекрасно. А главное – содержательно. Если бы я приходил к командиру в армии с такими донесениями, то стал бы посмешищем всей базы, меня бы прозвали Стамблер-ой-что-там-творится.

      – Что?

      – Там женщины молятся группой вслух. У них настоящий свиток Торы. Они его вслух читают, представляешь?

      Бедная моя сестренка. В ее возрасте, когда я уже начал кое-что понимать, я завидовал девочкам. Их в школе учили хоть чему-то полезному, давали хоть какие-то знания, нужные в реальной жизни. Если девочка управлялась с домашней работой, она могла читать, что хочет, думать, о чем хочет, особо бойким удавалось даже подрабатывать. Не то у мальчика. Мальчику в этой жизни определены четыре занятия: есть, спать, молиться и учиться. Если мальчик был замечен за каким-то другим занятием, он тут же попадал под подозрение. А Бина искренне любила Тору и заповеди и завидовала мальчикам. Она смотрела на этих женщин с их свитком Торы, как гадкий утенок в сказке смотрел на белых лебедей. Как я, несчастный мальчишка в длиннополом кафтане и штраймле, смотрел на солдат – таких счастливых и свободных.

      – Ты тоже будешь.

      – Буду что?

      – Учить Тору и Талмуд. Молиться. Станешь ученой и благочестивой женщиной. Если ты этого действительно хочешь.

      – Талмуд девочкам учить нельзя.

      – Ты опять за свое? Легче повторять чужие глупости, чем подумать собственной головой? Кто сказал, что нельзя? Где написано, что нельзя? Они хотят держать нас всех в невежестве, чтобы нами было легче управлять.

      – Шрага, не кричи. Посмотри на Ришу. Ты ее напугал.

      Риша сидела бледная, маленькие исцарапанные руки дрожали. Я предусмотрительно вынул нож из детских пальцев и прикрыл дрожащую Ришину руку своей.

      – Я не на вас кричу. Я на них кричу. Прости, Бина.

      Бина запихнула в холодильник пакет с потрохами, предназначенными для супа, и продолжала рассказывать:

      – Госпожа Розенцвейг на них кричала. Госпожа Гровбайс тоже и еще какая-то женщина, я не знаю, кто она. А потом ученики йешивы стали раскачивать мехицу[23] и кидать стулья.

      Я бы с удовольствием в этом месте разразился гневной тирадой в адрес этих, с позволения сказать, благочестивцев. Этих и других таких же, которые так блюдут свою нравственность, что наорать на полуслепого ребенка, случайно задевшего их на улице, считается не только нормальным, но и похвальным. До сегодняшнего дня я давал им возможность пожертвовать собой ради заповеди: просто хватал за шиворот и несильно бил головой о стену, отсчитывая вслух удары на иврите – и так, пока скулить не начнет. Но после сегодняшнего разговора с Малкой я понял, что с этим пора завязывать. Да и Ришу эти демонстрации травмируют, она потом полдня успокоиться не может.

      С не меньшим удовольствием я бы сказал Бине, что госпожа Розенцвейг злая и черствая женщина с вечно поджатыми губами, что на моей памяти она никому ни разу не сказала доброго и приятного слова, что она достала всех своими придирками и показным благочестием, что

23

Барьер, разделяющий мужскую и женскую части в синагогах согласно требованиям Галахи. В роли мехицы может выступать балкон, стена, невысокая ограда или занавес.