Разомкнутый круг. Валерий Аркадьевич Кормилицын

дым. Женщины повизгивали, что-то лопотали по-немецки и отбивались от дерзких рук.

      – Я воюю за братство, равенство и счастье! – размахивал бокалом француз и пьяно глядел на пленившего его русского.

      – А я воюю за Бога, Царя и Отечество, и в этом вижу свое счастье, – перебил его Рубанов.

      – Вы имеете рабов, вы рабовладельцы! – горячился француз. – Люди рождаются свободными…

      – Я тоже читал господ Вольтера и Руссо, – отвечал ему Голицын, – но пришел к выводу, что учрежденное природой и Богом, не может быть упразднено человеком безнаказанно, уравнение сословий в правах чревато гибелью нации…

      – Однако Франция не погибла! – горячился Лефевр. – А напротив, скоро завоюет весь мир. Гений Наполеона возвысит французскую нацию. Я ведь не Анри Лефевр, – разоткровенничался окончательно опьяневший француз.

      Шум утих, и все удивленно посмотрели на него.

      – А кто же вы, маршал Мюрат, что ли? – съязвил Рубанов.

      – Нет? Я граф Рауль де Сентонж, сложивший титул и состояние к ногам любимого императора.

      – Весьма неумно! – вздохнул Рубанов. – Титул и состояние следует не складывать, а получать из рук любимого императора…

      Гусарам давно надоел заумный спор их командира с пленным. Командир всегда прав! Даже, если неправ… И они занялись женщинами. Взяв гитару, направился к дамам и Голицын, по инерции размышляя о французской революции: «Однако Робеспьер многих дворян уравнял с простым людом. Головы равно слетали с их плеч», – думал он.

      Гусары между тем привели еще одну даму, замерзшую в дороге и зябко кутавшуюся в меховую накидку. К радости присутствующих, она оказалась француженкой. Офицеры были приятно поражены ее элегантностью, и говорила она на понятном языке, в отличие от этих полнотелых фрау.

      «Будь проклята наша российская склонность к раздумьям!» – чертыхнулся Голицын, любезно предложив гостье единственное кресло, но она решительно отказалась и скромно села на стул.

      – Бог ты мой! – восхитился Рубанов, глядя на женщину. – Жив я, или душа моя на том свете в саду Господнем?

      – Вы живы! – ответила женщина, улыбнувшись и устало снимая перчатки.

      – А я думал, что это грезы… Не может столь редкостная красота осветить сей скромный уголок, – оседлал своего второго конька эскадронный командир и вдохновенно поцеловал тонкую ухоженную руку. – Кто вы, прекрасная незнакомка, – человек или мираж?

      – Я скромная танцовщица балета, – ответила дама, – и следую в Петербург, – откинулась на спинку стула.

      Это произвело фурор среди офицеров – в таком вертепе – и балерина… Положительно, Бог помогает страждущим!

      – Осчастливьте воинов танцем, мадемуазель, – протянул ей цветок Голицын. Взгляд его повеселел и светился удовольствием от вида красивой женщины.

      «Где он растение достал?» – мысленно ахнул Рубанов.

      Женщина кокетливо улыбнулась Голицыну и пригубила бокал с шампанским. Офицеры тем временем освобождали