Повести и рассказы. Амирхан Еники

благословит Аллах, да благословит Аллах! Настал ведь день радостной встречи.

      Камиля тоже, протянув обе руки, поздоровалась с младшим деверем. Она едва слышно проговорила:

      – Гумер! Живые люди однажды возвращаются! – затем всхлипнула и расплакалась.

      А Зайнап с радостным криком «Мой абый!» бросилась на шею Гумеру. Галимджан-абзый, присев на стоявший позади него табурет, возвёл вверх руки и провёл ими по лицу[11], а потом, ласково глядя на сноху, сказал:

      – Сноха, дитя моё, не плачь. Вот, раз один вернулся, и твой вернётся. Вестей нет, конечно, но и плакать причины нет. Потерпи! А ты, сынок, насовсем?

      – Нет, папа, на время…

      – Вот как, оказывается, не насовсем, а! Хм, а надолго?

      – Я ненадолго…

      – Ну так, насколько: на два месяца, на месяц?

      – Нет, папа… я совсем ненадолго, только на один час!

      Это известие так сильно на всех подействовало, как будто оно прозвучало не из уст Гумера, а послышалось, как звук, пришедший откуда-то сквозь стены, и все они от этого звука мгновенно застыли. Галимджан-абзый смотрел на сына, не веря, с жалкой улыбкой… И Марьям-абыстай с изумлением и ничего не понимающим лицом, широко раскрыв глаза, уставилась на сына.

      Гумер поспешил объяснить:

      – Наш эшелон на станции, папа. Мы из госпиталя едем на фронт. Поезд ненадолго остановился, и меня отпустили только на один час, чтобы увидеться с вами.

      Галимджан-абзый, не находя слов, почти прошептал:

      – Маловато, сынок, маловато, – и, помедлив, как будто вспомнил что-то, сказал: – Ну ты, Гумер, раз так, можешь уехать завтра следующим поездом.

      – Не получится, папа, я должен успеть на свой поезд!

      После этих категорических слов все какое-то время постояли, не зная, что сказать. Они были не в состоянии понять, ощутить всю тяжесть мгновенного расставания после такой радости от нежданной встречи. Они не знали, какое из этих двух совершенно несовместимых чувств принять за реальность, какому из них верить и с каким из них необходимо жить в эту минуту. И Камиля сама не заметила, как перестала плакать. Марьям-абыстай вновь почувствовала себя плохо и давнишняя пустота снова начала поглощать её. И только Зайнап, не желающая ни знать, ни слышать ни о каком отъезде, закричала своим звонким голосом:

      – Нет, нет… Не поедешь, абый, не поедешь! – ещё крепче прижавшись к нему, обвила его шею своими тонкими руками.

      Галимджан-абзый сначала уставился прямо перед собой в одну точку, затем поднял голову, взглянул на старуху и сноху и громко прокричал:

      – Ну что застыли, как сонные мухи? У человека считанные минуты… Сноха, ставь скорее самовар. Мать, приготовь всё, что там у тебя есть.

      Камилю как будто бы пробудили слова свёкра, и она с готовностью старательной снохи тут же, словно у неё не две, а четыре руки, принялась за все необходимые домашние хлопоты… Сначала она, подозвав Зайнап, что-то сказала ей на ухо и куда-то отправила. Затем, быстренько схватив самовар, поставила его на пол, добавила воду и сухими щепками разожгла огонь. Перед печью поставила маленький железный таган

11

Жест, которым мусульмане сопровождают слова молитв, сказанные вслух или про себя.