Кровавый жемчуг. Далия Трускиновская

совсем близко.

      – Предупреждает кого-то, – бросил ему через плечо Тимофей. – Эх, зря я тебя послушался!

      Пытаясь понять, где засела вредная птица, Данилка, в который уж раз, поднял голову.

      Глаза в глаза из листвы смотрел на него медведь.

      Парень ахнул, невольно рванул на себя повод и окаменел. Но зверь не трогался с места. Так и замер, глядя на Данилку внимательно и строго.

      Данилка перевел дух.

      – Ишь ты! Харя! – восхищенно сказал он. – Кто ж тебя, харя ты медвежья, к дереву-то привязал?

      И точно – искусной резьбы морда была прилажена к стволу, чуть ли не врублена в него, на такой высоте, чтобы конному и то голову малость задрать, на нее глядя.

      – Ты с кем это беседуешь? – крикнул успевший отъехать довольно далеко Тимофей. – Догоняй живо!

      Данилка повернулся на голос и увидел за ветвями лишь рыжеватое впрожелт пятнышко – круп Лихого. Зеленый выгоревший зипун Озорного словно растворился в листве.

      – Скачи сюда, Тимоша! Тут такое диво! – позвал товарища Данилка.

      Недовольный Тимофей подъехал, увидел медвежью харю и почесал в затылке.

      – Зачем это, Тимош?

      – Зачем? – Тимофей огляделся по сторонам. – Ага… Глядит та харя на восход… Почти… Знак это какой-то, Данила. Может, тут клад поблизости зарыт. Разбойники-то свое добро под землю прячут и знаки оставляют. Поедем-ка прочь. Недосуг нам клады искать.

      – На восток, говоришь? – Данилка повернул голову так, чтобы смотреть примерно оттуда же, откуда и медвежья харя. – Гляди – просвет меж деревьев! Только в этом месте он такой и есть!

      – И что же?

      – Давай поедем, поглядим!

      – Ты сдурел? – строго спросил Тимофей. – И так из-за твоих репьев сколько проваландались!

      Данилка настолько был увлечен своей затеей, что направил Голована в просвет меж деревьев.

      Тимофеевы строгости его не больно пугали. Озорной был громогласен, грозен, суров, строг, да незлобив. Вот Желвак – другое дело. В Желваке порой удивительное злоехидство прорезалось, так словом припечатает – только держись… Желвака Данилка побаивался.

      В полусотне шагов оказалась поляна. И всем бы она была хороша, и цветами богата, и, надо полагать, земляникой, да только встал Голован и головой мотнул, что, очевидно, означало – не пойду, и не проси!

      – Ты чего там учуял, подлец? – спросил его Данилка.

      Конь попятился.

      Глазастый парень стал внимательно оглядывать поляну и увидел в зелени сероватую проплешину. Недоумевая, что бы это такое могло быть, он направил к проплешине Голована, однако именно она-то и не понравилась бахмату.

      – Кончай дурью маяться! – заорал издали Озорной. – Кой черт тебя, обалдуя, туда тащит? Оставлю вот одного в лесу – выбирайся, как знаешь!

      – У меня Голован дурит! – крикнул в ответ Данилка. – Встал – и ни с места.

      – Погоди! Сейчас я его поучу, да и тебе достанется!

      Тимофей на Лихом подъехал и посмотрел туда, куда показал пальцем Данилка.

      – Гляди-ка, и Лихому