.

гостеприимства, предписывающими оказывать иностранцам прием не хуже, чем коронованным особам или по крайней мере их посланникам.

      Гости были выбраны со смелостью и разборчивостью, в которых посвященные тотчас узнали твердую руку Екатерины Великой. Кроме таких надежных и проверенных лиц, как семейство Селфридж Мерри, которое приглашали повсюду потому, что так повелось с незапамятных времен, Бофортов, считавшихся родней, и мистера Силлертона Джексона с его сестрою Софи (она ездила туда, куда приказывал ей брат), приглашено было несколько самых модных и в то же время самых безупречных и влиятельных молодых пар – Лоренс Леффертсы, миссис Леффертс Рашуорт (очаровательная вдова), супруги Гарри Торли, Реджи Чиверсы и молодой Моррис Дэгонет с женой (урожденной ван дер Лайден). Надо сказать, что компания была подобрана как нельзя более удачно, ибо она составляла небольшой замкнутый кружок, который весь долгий нью-йоркский сезон денно и нощно без устали развлекался.

      Два дня спустя произошло нечто невероятное – приглашения Минготтов отклонили все, кроме Бофортов и старого мистера Джексона с сестрой. Преднамеренное оскорбление усугублялось тем, что среди нанесших его были даже Реджи Чиверсы, принадлежавшие к минготтовскому клану, а также одинаковым содержанием ответных записок – авторы всех до единой «сожалели, что не могут приехать», причем без какой-либо смягчающей ссылки на «полученное ранее приглашение», чего требовала элементарная вежливость.

      В те дни нью-йоркское общество было так малочисленно и так ограничено в своих возможностях, что каждый, имеющий к нему касательство (включая извозопромышленников, поваров и дворецких), был совершенно точно осведомлен, кто в какой вечер свободен. Вот почему лица, получившие приглашения миссис Лавел Минготт, и могли со всей жестокостью недвусмысленно выразить свое решительное нежелание встречаться с графиней Оленской.

      Удар был неожиданным, но Минготты, со свойственной им силою духа, приняли его стойко. Миссис Лавел Минготт поведала о происшествии миссис Велланд, та поведала о нем Ньюленду Арчеру; он, вне себя от возмущения, пожаловался матери, и она, после мучительного внутреннего сопротивления и внешних стараний умерить его пыл, как всегда, уступила настояниям сына и с энергией, которую предшествующие колебания лишь удвоили, тотчас приняла его сторону, надела серую бархатную шляпку и объявила: «Я еду к Луизе ван дер Лайден».

      Нью-Йорк времен Ньюленда Арчера был маленькой скользкой пирамидой, в которой еще не появилось ни единой трещины или лазейки. Ее незыблемую основу составляли те, кого миссис Арчер называла простолюдинами, – достойное, но ничем не примечательное большинство почтенных семейств (таких, как Спайсеры, Леффертсы или Джексоны), которые поднялись на более высокую ступень посредством браков с кем-либо из представителей правящих кланов. Публика, утверждала миссис Арчер, уже не так разборчива, как прежде, и теперь, когда на одном конце Пятой авеню правит