Вечера с мистером Муллинером. Пелам Вудхаус

правду сказать, бровей не поднял. Но потому лишь, сообразил Ланселот, что таковых у кота не имелось.

      Ланселот попятился, залившись краской.

      – Прошу прощения, – пробормотал он.

      Наступила пауза. Уэбстер продолжал сверлить его взглядом. Ланселот отступил к двери.

      – Э… извините… я на минутку, – промямлил он и, бочком выбравшись из комнаты, помчался наверх в полном расстройстве чувств.

      – Знаешь… – начал Ланселот.

      – Ну, что еще? – спросила Глэдис.

      – Тебе зеркало больше не нужно?

      – А что?

      – Э… я подумал, – сказал Ланселот, – что мне надо бы побриться.

      Девушка изумленно уставилась на него:

      – Побриться? Так ты же брился всего позавчера.

      – Знаю. И все-таки… то есть… ну, в знак уважения. Кот, понимаешь?

      – Что – кот?

      – Ну, он как бы ожидал, что я… Сказано, собственно, ничего не было, но понять было нетрудно. Вот я и подумал, что быстренько побреюсь и, может быть, переоденусь в мой синий шерстяной костюм.

      – Наверное, ему пить хочется. Дай ему молока.

      – Ты думаешь, можно? – сказал Ланселот с сомнением. – Понимаешь, я ведь не настолько близко с ним знаком. – Он помолчал, а потом продолжал нерешительно: – И вот что, старушка…

      – А?

      – Я знаю, ты не рассердишься, что я об этом упоминаю, но у тебя нос в чернильных пятнах.

      – Конечно. Нос у меня всегда в чернильных пятнах.

      – Ну, а ты не думаешь, если быстренько потереть кусочком пемзы?.. Ты же знаешь, как важны первые впечатления…

      Глэдис выпучила на него глаза.

      – Ланселот Муллинер, – заявила она, – если ты думаешь, что я обдеру себе нос до костей ради какой-то паршивой кошки…

      – Ш-ш-ш! – в агонии перебил Ланселот.

      – Пойду вниз, погляжу на него, – сказала Глэдис, надувшись.

      Когда они вошли в студию, Уэбстер с брезгливостью созерцал иллюстрацию из «La Vie Parisienne»[3], украшавшую одну из стен. Ланселот торопливо содрал ее со стены.

      Глэдис смерила Уэбстера недружелюбным взглядом:

      – А, так вот этот паршивец!

      – Ш-ш-ш!

      – Если хочешь знать мое мнение, – сказала Глэдис, – этот кот жил чересчур вольготно. Ублажал себя, как мог. Посади-ка его на диету.

      По сути, ее критика не была необоснованной. Бесспорно, во внешности Уэбстера просматривался отнюдь не просто намек на embonpoint[4]. Он обладал той благообразной упитанностью, которую мы привыкли ассоциировать с обитателями резиденций при соборах. Однако Ланселот тревожно поежился. Он так надеялся, что Глэдис произведет хорошее впечатление, а она с места в карьер принялась допускать одну бестактность за другой.

      Он томился желанием объяснить Уэбстеру, что у нее просто манера такая, что в кругах богемы, где она блистает, доброжелательное подшучивание над наружностью общепринято и даже очень высоко ценится. Но было поздно.

3

Парижская жизнь (фр.).

4

Полнота (фр.).