Дело победившей обезьяны. Хольм Ван Зайчик

Она навеки и друг мой, она и враг мой, она помощница моя, она же и соперница моя; моя заступница и предательница. Скажи мне, супруга моя – естество мое, как могу я пребыть неуязвляем тобой?»

      – Ты изменился, – сказала Фирузе после долгой паузы.

      – Как?

      Она опять помолчала.

      – Повзрослел.

      Богдан чуть улыбнулся.

      – Неудивительно, – сказал он. – Из кандидатов в отцы одним махом стать кандидатом в деды!

      Фирузе чуть покачала головой.

      – Нет, не только. Соловки не отпускают…

      Еще вчера вечером Богдан все рассказал Фирузе без утайки. Таить не хотелось, да и возможности не было; вопрос о том, почему младшая супруга не дождалась ее возвращения, Фирузе задала мужу одним из первых.

      – Для нас это плохо или хорошо? – спросил Богдан.

      – И плохо, и хорошо, – ответила Фирузе, – иначе не бывает. Таким ты мне люб больше… теперь. Девчонка вполне может любить мальчишку, но взрослой женщине нужен взрослый мужчина. Я только очень боюсь, что… – она запнулась.

      Богдан, не выдержав ожидания, спросил:

      – Что?

      – Что ты чувствуешь себя перед ней виноватым.

      – Перед кем? – глупо спросил Богдан.

      – Перед Жанной, – спокойно пояснила Фирузе.

      Богдан помедлил.

      – Почему это тебя пугает?

      – Потому что ты очень хороший человек. Обычные люди ненавидят, а то и презирают тех, перед кем чувствуют вину. А очень хорошие… – у нее дрогнул голос, – начинают их любить всем сердцем. Я боюсь, ты так теперь в нее влюбишься, что я стану тебе… неважной. Две жены – дело житейское… но я не хочу, чтоб ты ее любил крепче, чем меня. Особенно теперь, когда ее нет. Будешь обнимать меня, а вспоминать ее. Этого я не выдержу.

      – Нет, – горячо и сбивчиво начал Богдан. – Фира, нет…

      – Молчи, – ответила она, – не говори ничего. И я не стану говорить ничего, хотя… может и надо бы сейчас, но… То, что я буду любить тебя всю жизнь, ты и так… знаешь. И я. Это вроде веры во Всевышнего. Молчи. Я верю, что лишней боли ты мне не доставишь, ты добрый, а неизбежная – неизбежна. Пусть все идет, как идет. Мы живем, Ангелина спит… снег падает.

      – До лета рукой подать, – в тон жене добавил Богдан.

      Помолчали.

      – Ты хотел бы с нею снова увидеться? – спросила Фирузе.

      – Не знаю, – ответил Богдан.

      Возвышенное Управление этического надзора,

      5-й день двенадцатого месяца, вторница,

      утро

      Главный цензор Александрийского улуса, Великий муж, блюдущий добродетельность управления, мудрый и бдительный попечитель морального облика всех славянских и всех сопредельных оным земель Ордуси Мокий Нилович Рабинович крепко, обстоятельно пожал Богдану руку и указал на кресло для посетителей.

      – Ну, с возвращением, – сказал он и сам уселся на свое начальническое место, прямо под висящим на стене портретом Конфуция. С удовольствием, внимательно оглядел Богдана сызнова.

      – На пользу тебе