Ваня+Даша=Любовь. Кир Булычев

ли чувствовать себя виноватым человек, который выполнил свой долг? Разоблачил предателя в наших рядах…

      Почему же мне так неловко и хочется куда-то бежать, остановить несправедливость?

      Я поднялся и сказал Барбосам:

      – Сидите и никуда не ходите. И так несладко.

      Я вышел в коридор. Свет горел в полную силу, хотя давно пора бы его потушить.

      В спальнях тоже слышны голоса. Но свет погашен.

      Я пошел по коридору к ординаторской. Там наши доктора обычно чаевничают и болтают по вечерам, когда мы уже угомонимся.

      Мне надо было увидеть Григория Сергеевича, пока он не ушел домой. Мне надо было объяснить ему, упросить его забыть мои глупые слова. И не сердиться на Лешеньку.

      Ординаторская была пуста.

      Врачей я нашел в перевязочной. Или малой операционной – называй как хочешь. Каждому из нас пришлось провести здесь немало часов. Потому что наши тела должны быть безукоризненны! Мы – надежда Земли.

      Там был и Лешенька.

      Он полулежал в смотровом кресле, глаза прикрыты, вялый, из уголка рта течет слюна.

      Руки прикованы к подлокотникам кресла.

      Но говорил спокойно, разумно, словно по своей воле.

      – Нас не интересуют твои мысли, – сказал доктор Григорий Сергеевич. – Я скажу тебе откровенно – важнее понять, насколько их разделяют твои братья.

      – Мы мыслим почти одинаково, – сказал Лешенька, не раскрывая глаз.

      – Вот это неправда, – сказал доктор. – Ложь. Мы поймали тебя по доносу твоего брата.

      – Иван все же не выдержал! – В голосе прозвучала усмешка, но на лице она не отразилась. – Он влюбчив, он избрал вас отцом, как котенок избирает себе хозяина. Мы же все разные.

      – Мне лучше знать, насколько вы разные. Но я был убежден: именно моя политика откровенности и сплачивает нас в общем деле.

      – Ах, оставьте, доктор! – возразил Лешенька. – Никакого общего дела не существует. Есть ваша корысть, есть ложь, ложь и еще раз ложь!

      – Алексей, – предупредил Григорий Сергеевич, – остановись, иначе я буду вынужден принять меры.

      – А вы их и так примете, – парировал Лешенька. – Потому что вы меня боитесь. Ведь для всего клона я – его член. И с каждой новой смертью доверие к вам съеживается, как шагреневая кожа…

      – Ты не мог этого читать! – вдруг завопил, буквально завопил Блох.

      – По телевизору смотрел, – признался Лешенька.

      На этот раз он говорил неправду. Я знал, откуда у него эта книга. Ее нам санитарка принесла. Ничего в ней такого не было, но почему-то она была запрещена. Может быть, они боялись, что мы ощутим сходство судьбы того человека и нашего клона.

      – Не хотите такого сравнения, – сказал Лешенька, – сравните нас с подводной лодкой «Наутилус».

      – Почему? – спросил Блох. Он не понял.

      – Потому что там становилось все меньше матросов, пока не остался один капитан Немо.

      – Остроумно, – заметил Григорий Сергеевич. – Очень остроумно. Меня сейчас интересует еще один вопрос: с чего ты решил,