Ваня+Даша=Любовь. Кир Булычев

от меня, гнул свое:

      – Кумир останется жив и заведет других идиотов, как ты!

      – Мне не важно, что случится со мной, я хочу, чтобы продолжался прогресс и во главе прогресса стоял бы наш Григорий Сергеевич.

      Я даже понимал, что слова мои звучат по крайней мере наивно, и мне было неприятно слышать смешки тех, кто растаскивал нас с Лешенькой.

      И тут в комнату ворвался доктор Блох.

      – Что за шум? – крикнул он от дверей.

      Он не вошел в комнату.

      У меня создается впечатление, что он нас порой побаивается. Как будто входит в клетку с дрессированными хищниками.

      В тот момент нас уже растащили, и мы по инерции размахивали руками, словно дрались с невидимыми противниками.

      – Что за шум? – повторил Блох нарочито громко и весело. Натужно спросил, даже голос в конце фразы сорвался. – Что за шум, а драка есть?

      – Ничего не случилось, – первым отозвался Володичка. – Шахматный спор.

      – Как не похоже на вас, – сказал Блох. – Такие выдержанные люди, гордость нашего общежития.

      – Шахматы… шахматный… пустяки… – галдели остальные.

      – Не хотите говорить, не надо, – сказал Блох. – Тогда попрошу расходиться по спальням.

      Спальнями у нас называются палаты, чтобы все было, как на воле.

      В каждой по четыре койки. И больше ничего – что делать в спальнях? Только спать. Правда, некоторые держат журналы или карты для пасьянса.

      У нас в спальне одна койка пустует. Уже второй месяц. Но Мишенька спал не с нами.

      Мы улеглись, свет погас, но если я хочу, могу включить настольную лампочку, на полчаса, не больше, чтобы не повредить глазам.

      Мои соседи – Барбосы, так у нас шутливо называют Бориса с Глебом – что-то задерживались. Они сегодня вообще с утра были молчаливы, может, потому что дружили с Олегом.

      Только я вытянулся на кровати, лежа на спине и сложив руки на груди – это оптимальный способ отдыха, – как в спальню кто-то вошел. То есть я с самого начала догадался, что это Григорий Сергеевич. Пришел пожелать нам приятных снов.

      – Где Барбосы? – спросил он.

      – Куда они денутся, – сказал я. – Возникнут.

      – Лешенька тебя достал, – сказал доктор и уселся на край моей кровати, в ногах. – Он меня тоже тревожит.

      – А чем он тревожит? – спросил я.

      – С тобой я могу быть откровенным, – сказал мой доктор. – Меня тревожит ситуация в группе. Я понимаю, этому есть объективные причины, усталость, потери в личном составе. Но мне кажется, что кто-то один из вас ведет направленную работу по разрушению замечательного духа единства и взаимовыручки, так свойственных нашему коллективу.

      У Григория Сергеевича чудесный голос, не то чтобы низкий, но вельветовый, ему надо бы стать папой римским. Смешная мысль? Но я ее придумал всерьез. И постеснялся произнести вслух.

      – Ты понимаешь, как мы дороги человечеству? И если кто-то подставит нам подножку, поставит под сомнение благородство наших начинаний… ах, если бы ты знал, как хрупка правда будущего!

      В