Пиковая Дама. Максим Кабир

– это развод. Пока мы орали друг на друга, швырялись взаимными обвинениями, – Аня плакала в постели. Отец съехал на дачу, поминай как звали, мать таскается по аукционам. Вот и Пиковая Дама пришла»…

      – Я ее убеждала кое-как. – Марина закусила красиво очерченные губы. – Но когда Матвей умер…

      Антон кивнул:

      – Она втемяшила себе, что это связано.

      – Как не втемяшить? Я ночью проснулась, а она сидит на кровати, как в прострации… бормочет… Я спрашиваю: что такое? А она: кошмар приснился. Женщина волосы ей остригает.

      – Марин, – Антон посмотрел на часы, – дурные сны всем снятся. А у меня дурной сон будет, если я в налоговой пролечу. Реально, завал.

      – Антон… – Она будто собиралась взять его за руку, но опомнилась и поскоблила ногтями клеенчатую скатерть. – Это усугубляется. Чайник вон… – Марина окинула взором блестящий сосуд из нержавейки. – Завтракаем, Аня говорит: мам, в чайнике женщина отражается. Я говорю: глупости, а она головой мотает, такая серьезная, затравленная. Вот же, говорит, вот. Женщина в черном. Схватила полотенце и чайник накрыла.

      Антон поднялся из-за стола, встал у печи. Вгляделся в металлический бок чайника, словно искал там загадочных женщин. Но отразился лишь он сам: небритое усталое лицо.

      – Я с ней поговорю, – резюмировал Антон.

* * *

      …Аня сидела по-турецки среди всколошмаченных одеял. Слушала плеер и черкала в блокноте карандашом. Совсем взрослая – сердце екнуло в груди – и одновременно такая маленькая.

      Трюмо справа было занавешено белой тканью. Создавался занятный эффект, будто кто-то стоит в углу: классический призрак в простыне; хеллоуинский ряженый. Складки образовывали кривой рот и раскосые глаза.

      Антон присел рядом с дочерью. Улыбнулся. Она выдернула наушник, спешно закрыла блокнот. Не поделилась девичьими секретиками. Не одарила ответной улыбкой. А чего он ждал, превращая дом в полигон для перманентных скандалов?

      – Привет, зайка.

      – Ты чего приехал?

      Раньше она встречала его объятиями, окольцовывала шею, запрыгивала на руки, и они кружились, смеясь.

      – Соскучился.

      – Понятно.

      Аня смотрела на свои руки. Захотелось выпить. Да, пара бокалов пива не помешает. Но сначала работа. Долбаные документы.

      – Я знаю про Митю. Мне жаль.

      – Он не Митя, – резко сказала Аня. – Он – Матвей.

      – Прости. Конечно, Матвей. Конечно.

      Его отношения с дочерью были вольготно текущей рекой, но теперь реку сковал лед, и он шел на ощупь, боясь провалиться в прорубь.

      – Зачем ты его впустила в квартиру? – спросил Антон. – Нельзя никого впускать, если мамы нет дома.

      – Он – мой друг, – с вызовом сказала Аня.

      «Не о том говорим. Совершенно не о том».

      Но враг-язык продолжал начатое:

      – Ему семнадцать… было.

      – И что?

      – Дружить с семнадцатилетним парнем… в твоем возрасте…

      Аня вспыхнула:

      – Пусть меня мама воспитывает.

      Она взвилась и, пронырнув под протянутой рукой, вылетела