Пиковая Дама. Максим Кабир

Глебыч, механик и по совместительству совладелец сервиса, орудовал болгаркой. Антон устроился под днищем седана, счищал краску и ржавчину, обезжиривал участок и обрабатывал антикором.

      В кармане ожил мобильник.

      Антон хмыкнул: я же говорил! Оттолкнулся, выезжая из-под машины на слесарском лежаке.

      В адресной книге Марина была переименована из Малышки в Бывшую. От теплого и нежного прозвища к холодной констатации факта.

      – Алло?

      – Привет, Антон.

      – Здравствуй. – Он вытер тряпкой чумазую щеку.

      – Не мешаю?

      – Мешаешь, – не стал околесничать он. Перехватил взгляд Глебыча, губами проартикулировал: «Жена». – Заказов до черта. Зашиваемся просто.

      – Ты можешь приехать?

      – Я же сказал…

      – Да, слышала. Но это важно.

      «Важнее альковных и секретеров?» – про себя съязвил Антон, но произносить вслух колкость не стал. Они ни шатко ни валко налаживали контакт – ради Ани, естественно. Учились беседовать без криков и взаимных оскорблений. Сарказм сейчас не уместен.

      – Что стряслось? – спросил он, вставая.

      – С Анькой неладно.

      Сердце заколотилось учащенно под комбинезоном.

      – Что с ней?

      – Приезжай.

      – Марина, твою… – Он скрипнул зубами. Взял себя в руки. – Что с моей дочерью?

      – Нормально все. Но ты должен приехать, – она выдержала паузу и добавила: – Пожалуйста.

      – Ладно. Ладно, черт.

      Высоцкий пел про кривые зеркала, отражающие волчий оскал. Глебыч выключил пилу.

      – Мужик. – Антон потоптался. – Надо отлучиться.

      – Сдурел? А работать кто будет?

      – Я все сделаю. Дочь… заболела, не знаю…

      – Ага. То дочь, то запой. Тоха, у меня ведь тоже дети, шестеро, и все кушать хотят.

      У холостого Глебыча не было детей, и напускная суровость не вводила Антона в заблуждение.

      – Я на часок. Туда и обратно. «Вольву» возьму.

      – Не убивай меня, Тох. В налоговую завтра сдаваться.

      Антон снял с крючка ключи.

      – Щас приеду, брат. Седан вылечу и налогами займусь. Лады?

      – Да какие же лады? – Глебыч кричал в спину уходящего Антона, перекрикивал Высоцкого. – Разоримся, к чертовой матери!

* * *

      В пасмурном небе патрулировали грачи. Черными крестами сопровождали несущийся автомобиль. Антон раздраженно отстукивал пальцами по рулевому колесу.

      Четырнадцать лет брака – подумать только! Им было по двадцать с копейками лет. На свадебных фотографиях Антон бравирует густой шевелюрой. Морду отъел – не то, что сейчас – впавшие щеки в седой щетине, поредевшая шевелюра. Скоро придется сбривать под ноль: залысины ползут ото лба вверх. Марина на снимках в роскошном платье – и не скажешь, что сама шила ночами. Денег тогда не было совсем, деньги позже пришли, а с ними – разлад. Марина внешне изменилась мало. Такая же худенькая, тонкокостная. Другие, родив, дурнели, полнели, а она словно расцвела после тридцати.

      Покойная