Выжившие. Ханна Джеймесон

оставаться в своих комнатах. Так было теплее. И только те из нас, кто все еще занимался организацией нашей жизни, бродили по отелю или собирались в баре или ресторане. Мне очень хотелось выпить, но Натан спрятал спиртное.

      – У меня, пожалуй, есть то, чего вам так не хватает. – Томи достала плоскую флягу и поставила ее на стол между нами.

      – Что это?

      – А вам не все равно?

      Я отвинтил крышку и понюхал ее. Виски.

      – Украли?

      – Когда весь мир пошел прахом, я поняла, что останусь в отеле до конца. Я не дурочка, несмотря на внешность. – Она указала на свои длинные светлые волосы и лицо. – Поэтому, пока все вокруг бегали, пытаясь связаться с близкими и успеть на самолеты, которые никогда не взлетят, я собирала нужные, на мой взгляд, вещи.

      Я догадался, что у нее могли быть и антибиотики.

      – У вас весьма спокойная реакция на конец света.

      – Люди совершают глупости от потрясения. Я не была потрясена. И к тому же, по-моему, это еще не конец света. Наше поведение остается все еще довольно цивилизованным, не замечали?

      – Вы ни с кем не пытались связаться?

      Она вскинула брови:

      – Я уже сказала, я не дурочка. Возможно, наступит момент, когда работающий телефон станет для меня жизненной необходимостью, вопросом выживания. Если ваши близкие находились в больших городах или даже в их окрестностях, они уже умерли.

      У меня перехватило дыхание, и я сделал глоток из фляги, чтобы не отвечать. Я даже не распробовал тот первый глоток.

      Не сомневаюсь, она голосовала за нашего президента.

      Томи снова скрестила ноги:

      – Извините. Я понимаю, некоторым людям требуется время, чтобы принять это.

      Я опустил фляжку, понимая, что ее извинение неискреннее.

      – У вас с женой были дети? – спросила она, бросив взгляд на мое кольцо.

      – Да, – ответил я.

      – Еще раз извините.

      Мне захотелось перевернуть этот чертов стол и придушить ее. Такого приступа ярости я не испытывал уже несколько месяцев, и я ненавидел ту низменную часть себя, из которой она вырвалась. Томи тоже это понимала. С ледяным спокойствием она наблюдала, как искажается мое лицо. Тогда я снова приложился к фляге и выпил порядочную порцию виски.

      Жжение, опускавшееся по задней стенке горла в пустой желудок, успокаивало. Я на секунду прикрыл глаза, и раздражение утихло.

      Мне хотелось спросить ее, отрывается ли она по полной, когда провоцирует людей, или причина ее нежелания звонить заключается в том, что в ней нет любви, но я не хотел, чтобы она заметила, как напугала меня.

      – Тот, кто из нас двоих умрет позже, – сказала она, – должен взять записки другого и объединить со своими.

      – А мне это зачем?

      – Ух ты, откуда такая уверенность, что я умру первой?!

      Я никогда не думал о записках в таком ключе. Вопрос вырвался как-то сам.

      – Исходя из того, что оба хроникера так себе, мы могли бы составить один отчет, хотя бы наполовину соответствующий действительности, – пояснила