Босоногая команда. Клавдия Владимировна Лукашевич

Лахте работаю. Я в резчиках теперь. Вот вам подарочек принес своей работы… Не погнушайтесь, – и он вывернул из цветного платка шкатулочку, которую держал под мышкой.

      – Ах, какая прелесть! Ну, спасибо, Ваня. Хорошо, тонко работаешь… А дороже всего, что вспомнил старика… Теперь все буду любоваться…

      Дети наперерыв лезли к окну посмотреть затейливую резную шкатулочку.

      – Я-то вас, Семен Васильевич, ни в «жисть» не забуду. Пригрели вы меня, бездомного малыша… доброму учили… Как вспомнишь что из прежнего… будто и родителев дом был… а все с вами…

      Трудно было мастеровому передавать то, что он чувствовал.

      – Ну, полно, полно, Ваня… Разве я мог что сделать?! Сущие пустяки!

      – Нет, не говорите… Ишь, вы все с ребятами… Я как стал это понимать, – такое хорошее про вас подумал! – задушевно воскликнул мастеровой.

      В это время у окна между детьми произошло неожиданное недоразумение: послышалось грубое, бранное слово, в сторону отлетела девочка и упала, всхлипывая…

      – Это что такое? В такой праздник! Кто это? – строго спросил старик.

      – Дяденька, я хотела тебе вот кошелечек отдать… сама связала! – заговорила миловидная девочка и залилась слезами.

      – А зачем лезет вперед. Я ведь раньше ее встал к окну, – весь вспыхнув, сумрачно объявил рыжий, косоглазый Андрей.

      – И чего ты, Андрюшка… Вечно в драку… Стоял бы тихо! – укорял Гриша, качая головой в огромной шапке.

      – Не плачь, Марфуша, милая. Прости ради праздника этого злого… Андрей, а ты ступай прочь от моего окна. Я тебе много раз говорил, что терпеть не могу брани и драки…

      – Эх, ты, Андрюшка… и чего, право, так сделал… Вот и дяденьку осердил! – говорили дети.

      – Ступай, Андрей, слышишь… Приходи тогда, когда станешь добрее и отвыкнешь ругаться.

      Мальчик пошел… В зеркальце, привешенное к окну, было видно, как стали вздрагивать его худые плечи, как низко наклонилась голова и он стал проводить рукавом по глазам. Верно, не легко было расставаться с открытым окном.

      Семен Васильевич все видел, и ему жаль было всем сердцем удалявшегося. Но старик был непреклонен – ему хотелось в этих грубых детях заронить искру добра и света, и он наставлял их, как умел. Он знал: Андрей еще вернется.

      – Счастливо оставаться, Семен Васильевич! – сказал, уходя, мастеровой.

      – До свидания, голубчик Ваня. Спасибо за подарочек. Дорого, что работа твоих рук… Вот что…

      – Дяденька, пусти нас к себе в комнату, – хором попросились ребятишки.

      – Уж право не знаю. «Принцесса» моя будет недовольна. Вишь, «босоногие друзья», у вас ноги-то какие грязные, а у нас полы вымыты…

      – Дяденька, я ноги-то о кофту хорошенько вытру, – предложил Гриша…

      – Хороша будет твоя кофта. Нет, «рулевой», не согласен…

      – Дяденька, ведь сегодня праздник… Пусти нас к себе! – умоляли дети.

      – Ну, идите, только не все сразу… Сначала Степа и Марфуша. Ноги вытирайте хорошенько, не шалите и входите тише… А не то и мне, и вам попадет. Идите, я открою калитку.

      Старик