Гражданская Рапсодия. Сломанные души. Олег Велесов

улицу выскочил юноша в казацком чекмене и в папахе, вскинул руку к виску. Толкачёв повторил просьбу.

      – Я доложу командиру батальона, – ответил дежурный. – Как вас представить?

      – Штабс-капитан Толкачёв.

      – Ступайте за мной. Вам придётся обождать в приёмной.

      Приёмной служила бывшая гардеробная, ярко освещённая, с мягким диваном у стены и длинными рядами пустых вешалок для верхней одежды. Здесь же стояли табурет и небольшой столик с телефоном. Осин остановился у дверей, Толкачёв прошёл к дивану, но садиться не стал. Постоял, раздумывая, снял плащ, повесил на вешалку, разгладил складки. По коридору прошёл юнкер со стопкой книг, из глубины здания донёсся звон колокольчика, словно бы возвещающий о конце занятий.

      Толкачёв вернулся к дивану, сел. Дежурный говорил по телефону, Осин по-прежнему мялся у дверей. Звуки колокольчика стихли, и стало слышно, как тикают часы на стене – обычные ходики, недорогие; большая стрелка чуть погнута, краска на циферблате облупилась, гири на цепочках в виде еловых шишек мелко подрагивают. Всё так мирно и в то же время по-военному чётко…

      В приёмную быстрым шагом вошёл Парфёнов: белая кубанка, белый китель, на левой стороне груди Георгиевский крест первой степени. Дежурный указал в сторону дивана, и Парфёнов в пафосном порыве вскинул руки.

      – Бог мой, что я вижу! Володя, друг мой! Что за костюм на тебе, на какой свалке ты его подобрал? В «Привале» такого не признают. И что бы сказала твоя Ларочка?

      – Лара ныне ходит под руку с важным господином из Реввоенсовета, ей всё равно, – ответил Толкачёв.

      – С товарищем! – поднимая кверху указательный палец, уточнил Парфёнов. – Сейчас это называется так: товарищ-ч!

      Он шагнул навстречу, сжал протянутую руку.

      – Я знал, что ты приедешь. Даже тогда на вокзале, всё равно знал. Не тот ты человек, чтобы оставаться дома. Ты один?

      – Со мной юнкер. Рекомендую. Вместе ехали до Новочеркасска.

      Парфёнов перевёл взгляд на Осина и окликнул дежурного.

      – Ларионов, определите вновь прибывшего в роту штабс-капитана Мезерницкого, пусть дадут место и накормят. А ты, Володя, со мной. Уж нам есть о чём поговорить, – он хлопнул Толкачёва по плечу. – Как же я рад!

      Толкачёв потянулся за плащом, но Парфёнов махнул: оставь – и повёл его по коридору в свой кабинет. Больничный дух ощущался здесь не менее остро, чем на Барочной. Пахло той же касторкой и гниющими бинтами. Этот запах Толкачёв запомнил по фронтовым полевым лазаретам, где им пропиталось всё вокруг, даже земля и небо над серыми полотнищами санитарных палаток.

      – На запах не обращай внимания, – сказал Парфёнов. – Пытались проветривать, мазали всякой всячиной, попа звали. Ничего не помогает. Ну да мы здесь ненадолго. В штабе говорят, скоро переведут в Ростов.

      – Чем же Новочеркасск плох?

      – Новочеркасск не плох, в том-то и дело. Но Войсковое правительство требует, чтоб мы убрались за пределы Донской области. Думают, если мы уйдём на Кубань