Гражданская Рапсодия. Сломанные души. Олег Велесов

вое пальто с воротником стоечкой и круглая шапочка, какие обычно носят провинциалки. Когда я вошёл, она повернула голову и посмотрела на меня глазами учительницы, строгими и бескорыстными.

      Вагон тряхнуло, в открытое окно влетел паровозный гудок и колёса заскользили по рельсам. Я поставил чемодан на багажную полку и обернулся к читающему господину.

      – Vous laissez? (Вы позволите?)

      Он подобрал ноги, я прошёл вперёд и сел у окна рядом с ним. Пожилая дама оказалась напротив.

      – Ici, j'étais presque en retard (Вот, едва не опоздал), – зачем-то сказал я.

      – Vous russe? (Вы русский?) – тут же отозвалась дама.

      Я улыбнулся.

      – Mon chef a toujours dit que les français me distingue que la prononciation (Мой начальник всегда говорит, что от француза меня отличает только произношение).

      – Значит, вы из России, – констатировала она, переходя на русский язык.

      – Из Советского Союза, – поправил я.

      – Ах, да, – дама слегка нахмурилась, – сейчас это называется так, – и покачала головой. – А в наше время говорили: Россия.

      Она отвернулась к окну и несколько минут смотрела на проплывающие за стеклом тёмные строения.

      – Вы, очевидно, из торгового представительства? – снова обратилась она ко мне. Я коротко кивнул, а она продолжила. – Я так и подумала. Что ещё делать человеку из Советского Союза во Франции? Или дипломат, или торговый представитель. На дипломата вы совсем не похожи… А направляетесь, по всей видимости, в Гренобль? – я снова кивнул. – Я так и подумала. Куда ещё может направляться торговый представитель Советского Союза? Разумеется, в Гренобль.

      Стиль её общения забавлял. Она сама задавала вопросы и сама давала на них исчерпывающие ответы. Я не зря заподозрил в ней учительницу. Для пущей убедительности ей не хватало очков и указки.

      Я немного подождал и спросил:

      – Почему вы решили, что я еду в Гренобль?

      – Ну как же, ныне все туда едут. Олимпийские игры слишком значительное мероприятие, чтобы оставить его без внимания.

      Она снова замолчала и повернулась к окну. Странная женщина. Судьба не часто сталкивала меня с русскими эмигрантами, но даже тех редких встреч было достаточно, чтобы разглядеть в них некоторую упорядоченность, которая если не обезличивала их, то, по крайней мере, делала похожими на окружающий мир. Эта женщина была другой.

      – В Лионе меня встречает муж, – сообщила она как бы между прочим. – Мы живём недалеко, в Шамбери. Там у нас дом и небольшой сад, а в Лионе пересадка.

      – Вы тоже русская?

      Вопрос прозвучал глупо и несвоевременно, поэтому в ответе дамы мелькнули нотки иронии.

      – Как вы догадались?

      Вошёл кондуктор, попросил предъявить билеты. Господин с журналом долго копался в саквояже, покраснел то ли от усердия, то ли от неловкости, что задерживает остальных, наконец, нашёл свой билет и протянул кондуктору. Мой билет лежал во внутреннем кармане пиджака, я достал его быстро.

      – Venez (Пожалуйте).

      – Un bon voyage (Приятного пути).

      Я спрятал билет и выпрямился. Мы уже подъезжали к пределам Парижа и только что пересекли бульвар Понятовского.

      – Вы… эмигрантка? – решился спросить я, и снова почувствовал нелепость своего вопроса.

      На этот раз женщина не стала иронизировать. Её взгляд потерял строгость, он стал задумчивым, может быть даже размытым. Она вздохнула и спросила:

      – Как я могу к вам обращаться?

      – Виктор… – ощущение того, что эта дама учитель, а я ученик, по-прежнему не покидало меня, поэтому отчество я добавить не осмелился.

      – Екатерина Александровна, – назвалась она в свою очередь. – Как всё просто, Виктор. Ещё не так давно нужен был кто-то третий, кто представил бы нас друг другу, а теперь мы знакомимся вот так без церемоний, без посредников. Вам не кажется это неприличным?

      – Изменилось течение жизни, – пожал я плечами. – Она стала стремительней, личные взаимоотношения потребовали корректировки, поэтому ничего неприличного здесь быть не может.

      – Да, жизнь меняется, – с какой-то домашней философией заметила Екатерина Александровна.

      – Давно вы в эмиграции?

      – О, я из тех эмигрантов, которые покинули Россию, чтобы не называть её Советским Союзом. Только ради бога, Виктор, не обижайтесь на мои слова. У меня совсем нет желания обидеть вас. Просто такова суть проблемы, и от этого никуда не спрячешься, поймите.

      Я понимал. Мне доводилось выслушивать и куда более жёсткие объяснения. Это были эмоции, и я привык реагировать на подобные вещи спокойно. Так нас учили. Так что слова Екатерины Александровны меня ничуть не задели.

      – В Париже у вас кто-то близкий?

      – Дочь. И внуки. Я бываю у них иногда. Мишелю двенадцать лет, а Марии девять. Прекрасные дети, но совсем-совсем французы, по-русски без запинки произносят только «бабушка» и «спасибо».

      – А почему не поехал ваш муж?

      – Кто-то