Настоящая любовь, или Жизнь как роман (сборник). Эдуард Тополь

и двигаюсь дальше. – Главное – мобилизация всего себя и уверенность в своих силах…

      И тут я вижу, в чем дело. Я вижу это в зеркальной витрине парикмахерской. Сонька идет чуть позади меня, на полшага сзади и… волочит ногу. Нарочно! Конечно, люди будут оборачиваться – такая молоденькая, такая красивая и… хромоножка!

      Сонька вовремя перехватила мой взгляд в зеркальной витрине – я не успел дать ей по шее. Замахнулся, но не успел. И она рывком бросилась наутек, заливаясь от смеха. Разозлившись, я побежал за ней.

      Красивые стройные Сонькины лодыжки мелькали впереди и отливали на солнце матовым блеском.

      Конечно, для меня – моряка-балтийца – догнать ее было плевым делом.

      – Мама! – крикнула Сонька, чувствуя, что я вот-вот ей накостыляю.

      И вдруг остановилась как вкопанная, с расширившимися от ужаса глазами.

      Возле нашего дома стояла «скорая помощь».

      – Мама?! – сдавленно крикнула Сонька и помчалась к дому.

      – Мама… – беззвучно прошептала Сонька и тихо осела по стене рядом с дверью, на которой была надпись: «Операционная».

      Мимо нас – меня и осевшей на корточки Сони – санитары прокатили носилки с укрытым простыней телом.

      – Соня… – Я попробовал поднять сестру, но она даже не почувствовала этого.

      Она раскачивала головой, как в забытьи, как метроном, – из стороны в сторону – и шептала бескровными губами:

      – Ма-ма… ма-ма… ма-ма…

      И глаза ее были сухи и ничего не видели…

      И волосы, пышные Сонькины волосы шуршали по известке белой больничной стены…

      У мамы было больное сердце, но никто из нас не знал об этом.

      А у ворот больницы дежурил Мурат. Третьи сутки. Ждал Соню, меня и нашу маму. Но теперь, на третьи сутки, дежурство закончилось.

      Дорогу заслоняла спина водителя. Мы с Соней сидели сзади него на брошенной на пол подушке переднего сиденья. Все остальные, кроме водительского, сиденья были демонтированы, то есть сняты, и теперь во всю длину кабины такси «ЗИС-110» лежал цинковый гроб.

      Спелое осеннее лето – все в зелени плодов, листьев и взрослой травы, все в шорохах и трепете жизни – мчалось навстречу машине.

      Сухо стучал счетчик-таксометр, сбрасывая десятки в нули и снова начиная с десяти копеек.

      Дорога шла серпантином – среди горных террас, укрытых зеленью кипарисов и прочей южной растительностью. Под этой зеленью белели корпуса санаториев. Иные из них выбегали к дороге, к шоссе, выставляя напоказ свою беспечную курортную жизнь, круторогих гипсовых козлов и придорожные рестораны «Отдых». Во дворе одного из этих ресторанов-шашлычных какой-то молодой парень обливал сам себя водой из шланга. Жизнь била ему в загорелые плечи тугой серебристой струей, брызги отлетали далеко в стороны и катились по пыльному асфальту шариками ртути.

      А Сонька сидела рядом со мной, и глаза у нее были застывшие и неживые.

      А счетчик все стучал – сухо и бесстрастно, как метроном.

      – Может, выключишь? – сказал я водителю. – Я