Мечтатели Бродвея. Том 1. Ужин с Кэри Грантом. Малика Ферджух

начал по памяти «Грезы любви» Листа, любимый ноктюрн его двоюродной бабушки Симоны. Мэй Уэст подошел и свернулся клубочком у ножки.

      Всего несколько тактов… и громыхнул кулак, завершив его сольный концерт.

      – Сироп для старых дур, вот это что. Чего-нибудь получше у вас не найдется?

      Он заиграл «Хлеб с маслом» Моцарта, вальсок одним пальцем. Не сдаваться же сразу.

      Закончив (играть пришлось недолго, эту вещицу зальцбургский гений сочинил, когда у него еще не прорезались зубы), Джослин повернулся на табурете. Дракон взирал на него свирепо.

      – Вы умеете играть рег?

      – Рег?

      – Регтайм! – рассердилась она на его непонятливость.

      – Гм. А ноты у вас есть?

      – Там их целая папка рядом с ширмой.

      Папка действительно нашлась на столике с выгнутыми ножками, увенчанными орлиными когтями.

      Он выбрал Maple Leaf Rag Скотта Джоплина. Репертуар был незнакомый, но ему вдруг захотелось угодить старой чудачке.

      Несмотря на неделю трансатлантического простоя и неопытность в дробных ритмах, сыграл он талантливо и с душой. Пришла уверенность, ноты пустились в пляс, зазвучали выше, чище, виртуознее, как на сеансах Лорела и Харди и Чарли Чаплина в кинотеатре «Трианон», где Джо бывал маленьким, еще до войны.

      Он закончил пьесу с чувством удовлетворения и искреннего счастья. Эта музыка ему по-настоящему нравилась.

      Он заиграл Pineapple Rag… Руки летали по клавишам, пальцы неслись вскачь… Ему щекотала душу эта американская музыка, мелодии gay nineties[13] и старой дамы, сидевшей за его спиной.

      В завершение он сыграл Walking the Dog Гершвина и, уменьшив стопку партитур на несколько сантиметров, остановился. Пальцы ныли, дыхание сбивалось, как будто он два часа звонил в соборный колокол. Артемисия открыла глаза, только когда он встал. Зеленые молнии ударили в Джослина.

      Но это были молнии сожаления, благодарности, блаженства.

      – Недурно, – только и буркнула она.

      Дверь открылась. На пороге стояла миссис Мерл, прижав руку к судорожно вздымающейся груди.

      – Это вы… музыкант?

      Голос как будто прокрутили в стиральной машине.

      – Ты не забыла постучать, Селеста? – прошипела ее сестра.

      Джослин нутром чуял, что не в этом истинная причина ее раздражения. Миссис Мерл вошла – и улетучилось волшебство.

      – Ну что ты, конечно, я стучала. Уже пять минут стучу. Вы не слышали. Юный виртуоз добивается невероятной силы звука, не правда ли, Артемисия?

      Пальцы Селесты Мерл лихорадочно, но методично перебирали верхние пуговки на платье. Ни одна их не избежала.

      – Артемисия… Ты же знаешь, что я всегда говорила: в хороших домах обязательно должно играть пианино…

      – В этот дом допускаются только женщины! – огрызнулась Артемисия.

      – Ни одна из них на пианино не играет, – не сдавалась миссис Мерл. – А в каждом хорошем доме обязательно должно играть пианино.

      – Вот заладила.

      – Послушай, у меня есть идея… Что, если предложить молодому человеку нашу студию в подвале?

13

Веселые девяностые (англ.).