Боба нет. Мег Розофф

не спускает поблескивающих глаз с Хеда.

      – Вообще-то он мой, – бормочет Боб. – Ты его до сих пор и не замечала.

      Хед глумливо усмехается.

      – Да на что он мне? Ладно, он последний из Экков. Но все равно же ничего не стоит.

      Зверек поникает.

      Мона, которая выглядит после всего выпитого немного рехнувшейся, склоняется над столом и, понизив голос, сообщает:

      – Говорят, что и в девяти тысячах галактик не найти животного, чье мясо вкуснее, чем у Экков, – и, не отпуская взгляд Хеда, еще понижает голос – до шепота: – Только между нами, потому-то он и последний.

      Боб округляет глаза.

      Для Экка происходящее оказывается испытанием непосильным, он возмущенно пищит и съеживается. Эстель протягивает к нему руку.

      – Никто, – тихо говорит она, – никто тебя съедать не собирается.

      И обращается к отцу:

      – Ты же не станешь?

      Ни Мона, ни Хед не выказывают слабости и первыми взгляда не отводят.

      – Вкуснейшее в девяти тысячах галактик мясо? – задумчиво произносит Хед. – Почему же я никогда не пробовал Экка?

      Он задумывается еще на миг, а затем протягивает перед собой руку.

      – Идет. Я принимаю вашу ставку.

      – Минуточку. Это мой Экк, не ваш. – Гневный взгляд Боба блуждает между его матерью и Хедом. – Если кто его и отведает, так я, а не вы.

      Эстель снимает Экка со стола.

      – Не слушай их, – шепчет она. И строго произносит, обращаясь ко всем игрокам: – Прекратите сейчас же. Это неправильно. Вы и сами знаете. Боб! Он – твой зверек. Не позволяй им так поступать.

      Боб обмякает в кресле.

      – Давайте продолжим игру. Мне еще нужно кое-что сделать.

      Мрачно улыбаясь, Мона извлекает откуда-то и протягивает дилеру новехонькую колоду, тот распечатывает ее, сдает карты. Меньше чем через минуту игра завершается.

      Поняв, что произошло, Экк начинает подвывать.

      Мона удаляется шаткой походкой, глаза ее косят. Боб, бормоча что-то, идет следом. Прочие игроки расходятся.

      Эстель опускает твердую ладонь на руку отца.

      – Ты не можешь съесть его, папа.

      – Ставка есть ставка.

      – Это всего лишь слова, – говорит Эстель.

      Имото Хед улыбается своей не весьма привлекательной улыбкой.

      – Мне просто не терпится отправить в рот мой первый кусочек Экка. И, очевидно, мой последний.

      И он смеется своим не весьма привлекательным смехом.

      Экк сжимается.

      – Прошу тебя, папа, не при нем.

      Хед постукивает пальцами по столу.

      – Я выиграл Экка честно и справедливо и могу съесть его, когда захочу.

      – Я не позволю его съесть. – Лицо Эстель спокойно и лишь самую малость, но непреклонно. Тон холоден.

      Глаза Хеда темнеют. Волны черного смрадного дыма расходятся от него.

      – Уговор, – рокочет он голосом низким, как смерть, – есть Уговор.

      Эстель даже не вздрагивает.

      Присутствие отца рядом с ней обращается в опустошительное отсутствие, в принявшую форму Хеда пустоту, что