Выстрел в Опере. Лада Лузина

– боялась.

      – Маш, мы здесь уже минут двадцать стоим, – сказал Мир. – Ты совершенно замерзла. Интересно, где-нибудь здесь можно выпить кофе?

      – Да хоть там, – не глядя, указала ему Ковалева в сторону «Европейской» гостиницы.

      Трехэтажная гостиница, работы архитектора Беретти-отца, расположенная на месте бывшего музея В.Ленина, однозначно шла площади больше, чем музей.

      – Там есть ресторан.

      – Так давай, у нас же куча денег! – разохотился Мир.

      На пачку сотенных «катенек», прихваченных из щедрого тайника, можно было не только выпить и закусить, но и с шиком прожить в «Европейской» годик-другой.

      – Правильно, – закивала Маша, – не домой же идти.

      Под домом она подразумевала век XXI и тут же взбодрилась, отыскав логическое обоснованье желанной отсрочке: несмотря на трамвайный эпизод, домой не хотелось отчаянно.

      – Мне нужно подумать, – убедила она себя, – сложить все воедино. А думать на морозе…

      – Верно мыслишь. Пойдем.

      Они направились через Царскую площадь.

      Провинившийся трамвай все еще стоял в устье спуска, связывающего Крещатик с Подолом. Опустевший вагончик окружала толпа зевак.

      То, что она окружала, Маша не могла рассмотреть, но по душе неприятно скребанула кошачья лапа.

      – А может, не стоит? – замялась она у дверей. – Нехорошо как-то.

      – Ну, Маша! – обиженно проныл Красавицкий.

      – Ладно, – вздохнула она. – Только помни, заказ буду делать я. Ты не должен говорить ни слова. Иначе все сразу поймут, что ты не отсюда.

      – В зоопарке никто ничего не понял!

      – Там ты и не говорил, ты геройствовал. Достаточно тебе было сказать «зоопарк»…

      – Все равно, – убежденно сказал Мирослав, – заказ должен делать мужчина. И думаю, официант меня прекрасно поймет. Даже если я скажу ему: «Парень, давай, сделай мне круто!»

      – Он спросит, что тебе сделать «круто». Яйцо вкрутую или…

      – Не спросит! Спорим на поцелуй?

      – Нет. – Маша целомудренно надулась. Однако настроение у нее внезапно улучшилось.

      Они беспрепятственно прошли через холл и проследовали в зал ресторана, гордящегося своими дорогими гардинами и изящною мебелью, фарфоровой посудой и столовым серебром, переполненный людьми по случаю череды зимних празднеств.

      «Постоянными посетителями «Европейской» была местная и приезжая знать» – Маша застыла.

      Мир привычно махнул рукой официанту и, залихватски подмигнув своей, мгновенно помертвевшей от ожиданья неизбежного конфуза, даме, произнес:

      – Так, парень, давай, сделай мне круто? Понял? – и пренебрежительно сунул тому сторублевку.

      – Сию минуту-с, ваше сиятельство! – истерично взвизгнул лакей, хотя ничего сиятельно-княжеского в Мире не наблюдалось.

      Впрочем, за сторублевые чаевые Мир мог претендовать и на «ваше высочество».

      – Не извольте беспокоиться! Все будет в наилучшем виде. Устроим вас преотличнейшим образом. Пожалуйте за тот столик, если вашей милости будет благоугодно. Просим. Очень просим! Изумительнейший по красоте