Выстрел в Опере. Лада Лузина

Ковалева открыла журнал, но не сыскала там ничего похожего на объяснение. – Рика – не киевлянка. Не нашла Лиру. Не прикасалась к ней… Правда, страшно хотела прикоснуться, кричала: «Дай, дай!» Может, она так старалась забрать брошь у сестры, потому что Лира предназначалась ей? Рика должна была стать поэтессой?

      – Нет, – мрачновато возразил Мирослав, – боюсь я, Рике предназначался только медведь. Он смотрел на нее такими глазами… – Елаза Мира заволокло темнотой. – Такими глазами смотрят, когда собираются убить. Нет. Когда ты должен убить, – поправился он.

      – Кому должен?

      – Тому, кто тебе приказал. Как приказывала мне Кылына, когда ей нужна была кровь. Жертва!

      – Кровь жертвы, – воспроизвела Ковалева. – Кылына. «AAA не прольет, БД не пойдет…» Анна нашла Лиру, и Рику чуть не растерзал медведь. Той же зимой брат Андрей чуть не умер. А некий человек таки попал под трамвай.

      Перед ее внутренним взором вырисовывался некий логический ряд. Перед взором не внутренним – окно и черный ворон за ним.

      – Ладно, – оборвала себя Маша, – давай подойдем с другой стороны. Если Лира и впрямь что-то значила, почему, получив ее в пять лет, Анна не стала вундеркиндом? И начала писать стоящие стихи только когда выросла, в девятнадцать-двадцать лет, как все нормальные люди?

      – А до этого? – прояснил Мир.

      – Писала наивности, как все нормальные дети и девушки. Прочитав ее первые стихи, Николай Еумилев сказал: «А может, ты лучше будешь танцевать? Ты гибкая».

      – То есть стихи были так себе?

      – И где делась Лира? Почему о ней нет никаких упоминаний?

      – А почему бы тебе не спросить об этом у нее самой?

      – У кого?

      – У Анны Андреевны Ахматовой, – заговорщицки улыбнулся Мир.

      – Как?

      – Просто подойти и спросить.

      – Ну, это не так просто… – Маша снова зарылась в статью. – В Киев Анна вернулась только в семнадцать лет, в августе 1906. В то время родители ее фактически расстались, отец растратил капиталы жены и остался в Петербурге. Мать переехала жить к киевской сестре. Анна поступила в старший класс Фундуклеевской гимназии. Денег не было, они жили очень бедно. В Киеве Анна была близка только со своей кузиной Марией Змунчиллой, на которой потом и женился ее брат. А так была одиночкой, обособленной, гордой и нелюдимой. Как же я к ней подойду?

      – Да, – согласился Мир, – в гимназию тебе поступать уже поздно.

      – Да я и экзамена ни одного не сдам, даже по русскому языку и словесности – я не умею писать с буквами ять. Я уж не говорю про немецкий, французский, логику, латынь, слово Божье…

      Мир молча вынул журнал из ее рук и принялся просматривать статью.

      – Вижу прекрасный способ, – ткнул пальцем он.

      – Какой? – заинтриговалась Маша.

      – Скажу, если ты поцелуешь меня. Ну, Маш… Ну хотя бы в щеку!

      Маша машинально коснулась ладонью своей щеки и, видимо, не найдя в этом прикосновении ничего ужасающего, нехотя согласилась:

      – Хорошо. Говори.

      –