Держава том 2. Валерий Аркадьевич Кормилицын

было познакомиться, – вспомнил вовремя подвернувшуюся вежливую фразу Артём, – но пора пьяного револьцанера домой тащить.

      – Вы, ребята, недовольных подыщите, да побеседуем на досуге, – поднимаясь со стула, надел шапку Муев.

      – Мне некогда, – сразу отказался Артём. – Добеседовались на Обуховском, – испортил настроение прыщавому интеллигенту.

            ______________________________________

      Георгиевский праздник прошёл торжественно и с огромным патриотическим подъёмом. В городском манеже состоялся парад, в котором приняли участие все части московского гарнизона, а так же все кавалеры ордена Святого Георгия, и все, имеющие знаки отличия военного ордена.

      Акиму выделили смирную лошадь и он, в ряду других адьютантов, расположился за генеральскими спинами, с интересом наблюдая за парадом.

      Перед генерал-губернатором и генералами продефилировала московская конница, пехота и артиллерия. Завершили парад юнкера Александровского военного училища во главе с командиром батальона подполковником Кусковым.

      «Неплохо шагают александровцы, неплохо, – оценил Аким юнкерскую выправку, – но до павлонов им ещё далеко, – сделал вывод. – Вечером обязательно к Кусковым-Бутенёвым наведаюсь», – решил он.

      Однако вечером, начинающий карьеру, не слишком ещё дородный швейцар, дальше парадной двери его не пустил.

      – Не велено, ваше благородие, – беспрестанно бубнил он.

      – Да кем не велено? – удивился Аким. – Передай Бутенёвым, что прибыл подпоручик Рубанов.

      – Не велено-с, – опять слышал в ответ.

      И тут Акима бросило в жар: «Это Ольга, – понял он, отходя от парадной двери. – Поделилась своим женским счастьем с подругой», – перешёл на противоположную сторону, и стал глядеть на окна второго этажа старинного московского особняка, где в огромной восьмикомнатной квартире жили семьи Бутенёвых и Кусковых.

      В одном окне свет не горел.

      «Видно, комната Натали, – вздохнул Аким и, ссутулившись, пешком побрёл по тротуару, чтоб всё обдумать и остудить пылающую голову.

      Он оказался прав. Именно из тёмного окна, чуть отодвинув портьеру, глотая слёзы, глядела ему вслед Натали.

      «Ну почему, почему, почему… – комкала полученное от бывшей подруги письмо: «Мы любим друг друга», – произнесла заученную наизусть и тысячу раз повторенную в уме фразу, и не прошеные слёзы затуманили глаза. «Мы любим друг друга», – вытирала платком слёзы. – Ну и кто он после этого? Наглец и хам»… Но злости в сердце почему-то не было, а была любовь и тоска. Которая всё усиливалась и усиливалась, по мере того, как фигура Рубанова удалялась всё дальше и дальше. И переросла просто в невыносимую боль, когда силуэт любимого растаял в ночи: «Дура я. Дура. Следовало поговорить с ним. Может, Ольга всё наврала, – с мстительным удовольствием, на мелкие клочки порвала письмо и швырнула на пол. – Да нет. Так врать она не станет… Всё это было… Он целовал её губы и не вспоминал обо мне», – отойдя от окна, ничком бросилась на кровать, бессильно колотя