Пороки и их поклонники. Татьяна Устинова

спрашивала так, как будто ни тетя, ни квартира не имели к ней, Маше Тюриной, никакого отношения. Архипов удивился и перестал думать о том, как она рылась в кармане.

      – Понятия не имею. А кто мог украсть? Ваш брат? Или я?

      Она перепугалась:

      – Что вы, что вы, я совсем не то имела в виду! Вы тут совсем ни при чем, Владимир Петрович.

      – Это уж точно, – пробурчал Архипов.

      – Дверь-то была открыта. Вы сами сказали. Дверь была открыта, и Макс вошел.

      Архипов опередил ее на одну секунду и первым ухватился за коричневую сумищу. Просто так ухватился, из джентльменства. Нести ведь было недалеко.

      – Вы не знаете, ваш Макс не жулик?

      – Я вообще ничего про него не знаю, – ответила она с усилием и вдруг потерла желто-зеленые щеки.

      – А в лицо знаете?

      – Наверное, узнаю.

      – Высокие отношения! – воскликнул Архипов, и Маша посмотрела на него испуганно. – Высокие, высокие отношения!

      Она вошла и остановилась в центре полукруга сверкающей плитки.

      – Направо, – предложил Архипов, – если очень замучились, можете сходить в душ. Хотите?

      – Нет!

      Он усмехнулся:

      – Так я и знал. Ваш брат тоже сопротивлялся из последних сил.

      – Когда… сопротивлялся?

      – Когда я волок его в душ.

      Она посмотрела на Архипова с тоской. Как будто он заставлял ее делать что-то, чего ей ни в коем случае делать нельзя. Например, улыбаться.

      – У вас… совсем другая квартира. Не похожа на нашу.

      – Конечно. Я все поменял, когда делал ремонт.

      – Зачем? По-моему, в старых квартирах жить гораздо уютнее.

      – Должно быть, потому, – провозгласил Архипов, – что я отчаянно молод душой и жить в старой квартире не могу! Подавай мне модерн, и все тут.

      – Правда? – наивно спросила она.

      – Правда, – подтвердил Архипов.

      Она стащила с узких плеч немудрящую кожаную тужурочку, оставшись в штуковине с горлом и без рукавов, а он, наоборот, нацепил свитер, брошенный вечером в кресло.

      Свитер прикрыл его, как броня. Все прикрыл – не только голый живот, но и мысли, и смутное воспоминание о том, как она доставала ключи, а джинсовая ткань обтягивала длинную ногу.

      Потирая ладошками худые предплечья, она обошла по кругу большое помещение, некоторое время порассматривала картины, и даже по ее спине Архипов видел, как все это ей неинтересно.

      – Красиво.

      – Не утруждайтесь, – посоветовал Архипов невозмутимо, – я вполне обойдусь без ваших комплиментов.

      Она печально на него посмотрела и присела на высокий стул, где давеча сидел ее брат.

      – Вы… скучаете по Лизавете Григорьевна?

      – Не утруждайтесь, – сказала она тихо. – Я вполне обойдусь без вашего сочувствия.

      Ого!

      Вот тебе и медсестра из пятнадцатой горбольницы.

      – Сливок налить?

      – Что?

      – Сливок в кофе налить?

      – Да, спасибо.

      Он поставил перед ней большущую чашку огненного кофе с круглой горкой снежных сливок и